— Если я не смогу добыть его, Файфи, сделка не состоится.
— Ты говоришь, сто двадцать пять тысяч, и какой процент, Вито?
— Десять.
— Двенадцать с половиной и Свенберг.
У операторов давний и крепкий зуб на кинопромышленность. У Свенберга в особенности. Он знаменит только среди профессионалов. Хоть критики и сравнивают его наперебой с Вермеером, Леонардо, Рембрандтом, ни один кинозритель, кроме самых завзятых любителей, его не знает. Вито знал, что Свенберг готов на все, лишь бы прославить свое имя. Он обещал высоченному шведу, что в каждом рекламном объявлении в газетах и журналах, в каждом студийном обзоре и сообщении о «Зеркалах» будут стоять слова: «Главный оператор — Пер Свенберг», если он, конечно, согласится работать за две тысячи долларов в неделю. За это обещание, которого он не имел права давать, Вито придется сражаться со студией до последнего. Но ничто не достается легко.
Месяц ушел на переговоры, и Вито понял, что все ключевые элементы постановки наконец сведены вместе. Он обсудил со студией свою собственную зарплату продюсера. Хотя обычно он благодаря своей репутации получал двести пятьдесят тысяч долларов, сейчас, из-за маленького бюджета, он получит всего сто пятьдесят тысяч. В одном из блокнотов, рассыпанных по дому Билли, словно следы в безумной охоте за их хозяином, Вито набросал приблизительные цифры расходов на фильм: зарплата актеров и съемочной группы, секретарские услуги, вплоть до последнего телефонного звонка и ксерокопии; арендная плата; транспортировка к месту съемок; расходы на проживание всей команды; декорации, костюмы, грим и самая тяжелая статья — накладные расходы студии — двадцать пять процентов бюджета. Кроме того, на все неуплаченные деньги начислялись проценты, и, естественно, стандартные десять процентов бюджета отводились на непредвиденные расходы. Хотя на такие важные статьи, как сценарий, режиссер, продюсер и оператор, отводилось менее четырехсот тысяч долларов, его бюджет укладывался в два миллиона долларов плюс-минус двести тысяч. В кинобизнесе всегда получается плюс и никогда — минус.
С таким бюджетом, решил Вито, прожить можно, если не случится ничего — совершенно ничего — непредвиденного.
* * *
Что надеть на встречу со Спайдером? С тех пор как Мелани в последний раз стояла перед камерой, это был первый вопрос, который мобилизовал ее. Как преподнести себя на этом свидании, к которому она много недель шла мелкими шажками? От этих размышлений на нее нахлынул прилив эротического возбуждения. Она в восторженной панике проглядела шкафы в доме для гостей Уэллса Коупа, прикидывая и отвергая десятки вариантов, от небрежных джинсов до простого, но чрезвычайно соблазнительного короткого платья от Джин Мьюр — нежнейшего оттенка розового. Через несколько минут она выбрала наряд, наилучшим образом оттенявший облик, в котором она хотела предстать перед Спайдером. Батистовое платье невиннейшего бледно-голубого цвета, с глубоким круглым вырезом и маленькими пышными рукавами, стянутое в талии голубым поясом. Для полноты картины не хватало только шляпки, но Мелани перевязала волосы цвета корицы и муската голубой лентой. Почти никакой косметики, голые загорелые ноги в узких босоножках на низких каблуках, и желаемое впечатление достигнуто: неиспорченная, юная, почти провинциальная и, кроме того, ранимая.
На пути к дому Спайдера ее руки, сжимавшие руль, дрожали. Наконец, подумала она, что-то произойдет.
Неудовлетворенность Мелани Адаме проснулась вскоре после завершения первого фильма. Пока снимался фильм, Мелани жила в состоянии блаженства. Вставать утром и знать, что целый день она будет играть, — одно это уже казалось благословением. Недавно обретенное успокоение она приписывала тому, что рождена быть актрисой, что наконец нашла себя, что странные, необъяснимые муки, которые она испытывала почти всю жизнь, были всего лишь поиском своего дела. Когда картина была закончена, на традиционном заключительном вечере Мелани оставалась в образе, разговаривая с простодушной робостью и отрешенностью, как девушка, в роли которой она играла, в то время как все окружающие, актеры и члены съемочной группы, с наслаждением возвращались в свои повседневные личности и картина уходила из их жизни.
На следующее утро она проснулась заброшенная. Не нужно было идти на студию, гримеры и костюмеры не ждали ее появления, не слышались указания режиссера, камера не запечатлевала ее существование. Уэллс Коуп сказал, что подобная реакция вполне естественна: это спад, которым сопровождается любое длительное творческое усилие. Все актеры такое испытывают, заверил он ее, но это быстро пройдет, до начала следующей картины можно жить обычной жизнью.
— А когда она начнется, моя следующая картина?
— Мелани, Мелани, будь умницей! Мне еще над этой картиной работать много месяцев. И даже когда все будет готово, я не собираюсь показывать ее, пока не наступит время, пока не получу нужные кинотеатры. У меня, как тебе известно, не кинофабрика для Мелани Адаме. Все дело в том, что тебя нужно раскручивать, чтобы ты стала великой звездой, а этого наобум не достичь. Для этого требуется долгая тщательная работа. Я не собираюсь наводнять тобой рынок. Твоего следующего фильма не будет, пока я не найду хороший сценарий. Я ищу, каждый день читаю гранки и рукописи, но нет ничего мало-мальски подходящего. Что за нетерпение? Время между фильмами нужно использовать для развлечений. Обедай с подругами, играй в теннис, может быть, поучись танцам, покупай себе одежду. Ты учишься у Дэвида Уокера — вот тебе прекрасное занятие, дорогая. — Он повернулся к куче рукописей, рассыпанных около кресла.
Хотя Уэллс Коуп часто принимал гостей и любая женщина из его окружения тщательно отобранных друзей с удовольствием пообедала бы с Мелани, она им не звонила. Женская болтовня никогда ее не интересовала, даже в школе. Она не умела сближаться с людьми, даже поверхностно. Ее жизнь сводилась к занятиям актерским мастерством — но учитель не мог уделять ей больше двух часов в день, — да еще к урокам современного танца и ожиданию. Все изменится, все еще будет, когда фильм выйдет на экраны, уверяла она себя, но сама не понимала, что стоит за этим «все», знала только, что поднялась очень высоко и очень быстро и что наверняка ее ждет какая-то чудесная перемена.
Когда ранней весной 1977 года фильм с Мелани вышел на экраны, ни один критик не остался к ней равнодушен. Такого триумфа неизвестной актрисы мир не видел много лет. Пять ведущих критиков Соединенных Штатов с неудовольствием для себя обнаружили, что четверо их самых ненавидимых коллег тоже считают Мелани Адаме «новой Гарбо». Она читала рецензии, венчавшие ее славой. Уэллс Коуп дал потрясающий ужин. Ничего не изменилось. Она получала десятки поздравительных писем от людей, когда-то знавших ее. Она перечитывала рецензии, выходившие во всей стране. Но ничего не менялось.