Читать интересную книгу Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки

Мэл отсутствовал весь день в институте. Что с ним произошло? Может, в пропаже парня есть моя вина?

Вдруг он мчался в машине на большой скорости и, не справившись с управлением, перевернулся? Лежит в больнице при смерти или… Или медицинская помощь опоздала.

Вскочив, я заметалась по комнате.

Вдруг Мэл отправился на свой танцинг и повздорил с каким-нибудь уголовным авторитетом? Лежит сейчас с ножевыми ранениями у мусорных баков на задворках клуба и умирает.

Скорость наматывания кругов по швабровке возросла.

Мэл, Мэл… Где же ты? Парализован nerve candi и медленно замерзаешь где-нибудь в глуши, не в силах добраться до телефона. Тьфу, какая глушь в столице, где плотность населения — десять человек на один квадратный метр?

Я схватила конспекты, но руки тряслись, и строчки плясали перед глазами. Тетрадь зашвырнулась на стол. Нервно прохаживаясь по комнате, я не заметила, как выхлебала в три присеста флакончик с витаминным сиропом. Изгрызла ногти на сто рядов и раз десять выглянула в окошко.

Нужно успокоиться, но как? Не думать, не представлять, ибо каждая последующая фантазия накручивала всё более тяжкие испытания для Мэла и в итоге — неизбежный летальный исход.

Надо занять голову и руки делом, чтобы отвлечься от пустых растравливающих мыслей! — осенило меня.

Хорошее решение. Осталось придумать стоящее занятие до глубокой ночи и для начала прогуляться, освежить извилины.

И одеться потеплей, чтобы не замерзнуть.

И взять пустой флакон из-под выпитого сиропа.

Дойду до института, и если вахтерша не пустит на порог — значит, судьба.

Вымытый флакончик я сунула в карман куртки. Натянула высохшие штаны, напялила два свитера — один на другой, проверила наличие варежек и фонарика и отправилась охолаживать мозги.

Значит, судьба. Стрелки на часах показали десять минут до закрытия парадного входа. Ни вахтерши, ни сторожа на посту, лишь Монтеморт застыл изваянием с откинутым хвостом и замершим в одной точке взглядом.

Дойду до люка и если по пути столкнусь с кем-нибудь, то оправдаюсь заболевшим животом.

Значит, судьба. В приглушенном свете безмолвных коридоров я поднялась на верхний этаж и забралась на чердак, а через мгновение звонок возвестил о закрытии института. Красивый печальный наигрыш, вышибающий слезу, пролетел по пустому зданию и угас на звонкой ноте.

Воздушная волна ударила по люку. Вот и все. Половина десятого, и я под крышей — таращусь в темное зимнее небо через открытое мансардное окно.

Успокаиваюсь вроде как. Освежаюсь.

Хорошая идея — занять голову и руки делом, чтобы отвлечься. Особенно, если дело происходит на ночь глядя, в институте, закрытом на сто замков с вис-ловушками, и предстоит пересечь здание из одного конца в другой, спустившись на три этажа ниже.

А нам все по плечу, когда руки чешутся сотворить что-нибудь этакое. Криминальное, к примеру.

Поглядывая на часы чаще, чем минутная стрелка делала круг по циферблату, я выждала долгие пятнадцать минут, ставших мучительными не по причине проснувшейся совести, а из-за навалившихся мыслей — о Некте, о Петином приглашении домой, о приеме, об отце Мэла и о нем самом, — и с облегчением скатилась по ступенькам, дальновидно оставив на чердаке куртку с верхним свитером и сапоги.

Крышка люка, опускающаяся днем бесшумно, загремела в вечерней тишине преувеличенно громко. Метнувшись в темный угол, я затаилась с колотящимся сердцем. Что делать? Бежать отсюда, пока не подоспел сторож, или выжидать в темноте — вдруг не заметит?

Время шло, а охранник альма-матер не спешил расследовать причину подозрительного громыханья. На всякий случай я высунула голову в лестничный пролет и прислушалась. Звенящую тишину — аж уши закладывало — не нарушал ни топот, ни сердитые ругательства разбуженного сторожа.

А дальше меня повело дело. Иных путей, как дойти до лаборатории Ромашевичевского, не заблудившись, я не знала, поэтому решила возвратиться в холл и проскользнуть из одного коридора в другой, после чего добраться давно изученной дорогой к месту преступления.

После закрытия институт изменился. Лестницы и переходы погрузились во мрак, лишь кое-где горели одинокие аварийные лампочки, создавая настоящее раздолье для воришек, прячущихся по темным углам. Недостаток освещения частично компенсировался окнами, пропускавшими свет уличных фонарей, поэтому видимость была достаточной, чтобы не удариться сослепу о стену и не свернуть на лестнице шею впотьмах.

Покуда глаза не привыкли к полумраку, я неуверенно спускалась по ступеням, замирая после каждого шага и вглядываясь вперед, но вскоре приноровилась и короткими перебежками приблизилась к холлу. Из-за того, что основную часть светодиодов в люстре погасили, зал выглядел мрачновато и таинственно.

Казалось, сердце бухало на весь первый этаж, грозя разорвать грудную клетку. Выглянув из-за угла и не заметив движения в пустом холле, я юркнула в соседний проем и прижалась к стене. Засек ли меня Монтеморт или сделал вид, что спит с открытыми глазами?

Уняв разгоряченное дыхание, я заскользила вдоль стеночек, притормаживая в темных закутках и прислушиваясь к тишине.

Видно, сегодня удача пребывала в хорошем настроении и обратила на меня внимание, торопя и подталкивая в спину. А решимость, с коей я вознамерилась изгнать из головы любые намеки на некоего парня, привела на нужный этаж, не позволив заплутать в коридорах, похожих друг на друга как близнецы.

Миновав лабораторию Ромашевичевского, я очутилась у соседней двери и, нажав на кнопки электронного замка, замерла в напряженном ожидании. Вдруг Матусевич успел сменить код, или палец ошибся, перепутав комбинацию цифр? Тогда завоет охранка, и меня поймают!

Пока замок раздумывал, открываться ему или нет, у меня пересохло в горле, а в глазах потемнело. Так что когда электронное устройство с тихим щелчком возвестило о принятом коде, я чуть не свалилась на пол от облегчения.

И обитель камнеедов распахнула объятия.

Ниши со спящими растениями слабо подсвечивались лампами зеленого света. Чтобы добыть ключ от смежной двери, требовалось отпереть одну из ниш, но при разгерметизации террариумного пространства сработала бы "вопилка". Об этом я узнала из утреннего доверительного разговора с Матусевичем, как и о том, что помещение оборудовано системой автоматического регулирования климата с датчиками аварийной сигнализации, после чего мужчина с гордостью продемонстрировал ручное отключение сирены и программу настройки параметров микроклимата.

Вспомнив об утреннем показе, проворные уголовные ручки споро взялись за дело, переведя систему в ручной режим и обезвредив "вопилку". Затем ловкие преступные пальчики открыли боковую крышку ниши и выудили обыкновенный неинтересный ключ из-под поддона с камнеедами, а ноги бесшумно подвели к двери, смежной с соседней лабораторией.

Приложив ухо к преграде, я зачем-то прислушалась и с осторожностью вставила ключ в замочную скважину. Скрип несмазанных петель, указывавший на то, что соседи не жаждут общаться с помощью общей двери, заставил испуганно съежиться. Выждав какое-то время и приведя дыхание в норму, я на цыпочках прокралась в лабораторию Ромашевичевского и, лавируя на ощупь между черными квадратами кубов, двинулась к высветленному с улицы прямоугольнику окна.

Конечно же, меня одолевал страх, но боязнь темноты, бывшей прибежищем страшилищ из детских кошмаров, трансформировалась в нечто иное, тревожное и затягивающее одновременно. Риск поимки с поличным насыщал организм смесью адреналина и азарта ударными скачками.

Опустив жалюзи, я включила фонарик. Хорошо, что чистоплюй Ромашка поддерживал стерильный порядок в помещении, не то пыльная цепочка следов на полу выдала бы меня с головой.

Перед дверью запасника ноги невольно затормозили, а пальцы, протянутые к дверной ручке, замерли. Меня вновь одолели сомнения. Ромашевичевский вполне мог поставить капканные заклинания, беспокоясь за сохранность редких и дорогих ингредиентов. Дерзнуть или отступить? — заколебалась моя решимость.