Паола метнулась в дом:
— Сай!
— Ушла она, — буркнула бабка. — Вчера еще просили женщины вокруг становища обойти. Шалит у них там.
— Бабушка Тин-лу, ты погляди тогда. — Паола с трудом унимала дрожь, такой вдруг страх охватил. — Или это только мне кажется?..
Лекарка отмахнулась:
— Хватит балаболить, пойдем. Показывай, с чего всполошилась?
Девушка молча ткнула рукой в небо.
За бабкой вышел, пошатываясь, Тагран: первый раз без помощи и потому донельзя довольный. Прикрыл ладонью глаза от солнца, вгляделся.
— Никогда такого не видал. Что за?..
— Нехорошее, — приговорила бабка. — А что, не знаю. Вернется Сай, ей показать. — Обернулась к Таграну: — На солнышке посиди, раз вышел. А я постель перетрушу.
Паола дернулась помогать. Вдвоем с лекаркой перетрусили все постели, потом девушка промела пол полынным веником, и старуха, довольно кивнув, буркнула:
— Ступай и ты проветрись. Да не входите, пока не позову.
Работа успокоила; теперь Паоле и самой странно было, чего это она от огненных облаков так перепугалась. И правда проветриться пора.
Оказалось, Тагран занял ее любимое место. Неудивительно: к полудню войлочная стена с этой стороны прогревалась… впрочем, у воина могли быть и вовсе другие резоны. Например, хороший обзор на степь. Варвар сидел, поджав здоровую ногу и вытянув больную, занятый какой-то мелкой работой. На смуглой коже отчетливо выделялись едва зажившие багровые рубцы. Паола вздохнула: умела бы исцелять по-прежнему…
Торопливо прогнав из головы тоскливую мысль, подошла ближе.
— Что это у тебя?
Тагран молча раскрыл ладонь.
— Зуб? А, орочий! — Девушка вспомнила горсть кривых клыков, принесенную Сай в ночь нападения. Они так и валялись у постели Таграна. — А зачем?
Варвар, не ответив, снова занялся своим делом. Неподвязанные волосы упали на лицо, он дернул головой, и Паола разглядела: дырку в клыке проверчивает. На амулет, что ли? Интересно, что за амулеты из орочьих зубов? А вот не уйду, подумала Паола. Не хочешь со мной говорить, не надо, а на солнышке посидеть имею право. Присела на траву напротив степняка. Точные скупые движения рук завораживали: по первому взгляду такие кулачищи не для точной работы. Скорей уж годятся быка валить одним ударом.
— Ты, — сказал вдруг Тагран, — когда мужа станешь выбирать, будешь смотреть, сколько он убил, кого. Дела воина должны быть видны.
«Мужа» и «выбирать» Паола пропустила мимо сердца: толку на дикаря злиться! Спасибо, ответить соизволил. Спросила, невольно фыркнув в попытке удержать смех:
— По зубам? А в драке выбитые тоже считаются?
Испугалась задним умом: обидится! Но Тагран хохотнул беззлобно:
— Если ты у кого выбьешь, смело на шею вешай. Зачтется.
Паола облегченно засмеялась. Наверное, именно этот смех — в компании дикаря-варвара, ужас! — развязал язык на откровенность.
— Как у вас принято смотреть, не знаю, а мне так всю жизнь все равно было. Вот если б я охрану нанимала, тогда другой вопрос. А мужа по выбитым зубам искать — не-е…
— Глупо у вас, — дернул едва зажившим плечом варвар. — Муж отдельно, охрана отдельно. Женщину должен хранить ее мужчина. Один, сам.
— А девушку?
— Отец. Брат. Друг. Жених.
— А если нету?
Тагран поднял голову. Долго молчал, глядя на Паолу так странно, что у нее мурашки по спине побежали. А потом сказал, передернувшись:
— Дико живете. Будто не люди, а трупоеды.
Паола вспыхнула:
— Откуда тебе знать, как мы живем!
Степняк ее возмущения словно и не заметил, ответил спокойно:
— По тебе видно.
Час от часу не легче!
— Хочешь сказать, я?!.
— Не ты, — досадливо поправил Тагран. — Тебя. Защитить некому. А ты это принимаешь.
Паола не сразу нашлась с ответом. Ну как объяснишь дикарю, что он не прав, меряя Империю по своей дикой степи? Что там, дома, ей и не нужен был никакой защитник? Это они здесь мирной жизни знать не знают, с зеленокожими под боком!
— Мы не так живем, — сказала медленно, сдерживая злость. — У нас есть солдаты. Стены. Крепости. На нас не нападут так просто, понимаешь?
Степняк насмешливо оскалился:
— А когда напали, тебя послали воевать. Мужчин не нашлось.
— Да при чем тут нашлось, не нашлось! Никакой мужчина просто не сможет того, что я делаю! Не умеет!
— И потому ты один раз чуть не погибла, а второй снова чуть не погибла. Потому что ты свое дело делать умеешь, а ваши мужчины свое — нет.
На все у него готов ответ! А казалось, слова лишнего сказать не умеет. Лучше бы и правда молчал. Паола прикусила губу, боясь расплакаться. Он специально так? Назло бьет по больному? Зачем?
— А ты храбрая, — добавил вдруг Тагран. — Не побоялась безоружной в бой лезть.
— Наши мужчины тоже не трусы.
— Не трусы, — согласился варвар, — видел.
Поднял орочий клык на вытянутой руке, повертел, хмыкнул довольно. И добил девушку, словно последней стрелой в яблочко мишени:
— Но толку от них в бою совсем как от тебя.
* * *
Сай глядела на багровые облака долго. Паола этим зрелищем сыта была уже до мурашек и потому разглядывала шаманку. Теперь она знала: тот наряд, что так поразил ее в первые дни, Сай надевала только для разговоров с духами. Белая волчья шкура с пастью-капюшоном — устрашить злых духов, отогнать нечистых, а прочим показать силу. Косы заплетены на особый манер, в четыре пряди, и каждая прядь перевита лентой со знаками своей стихии. Амулеты на головной повязке и связывающих косы ремешках — для ясности мысли и прозрения, на поясе — охранительные, на запястьях — усиливающие. Сверкающий камень на шее — что-то вроде кристалла маны, в нем Сай копит силу про запас и из него черпает, когда не хватает своей. Алые знаки на лице, груди, руках — чтобы духи не утащили в свой призрачный мир, но позволили заглянуть за его границу. Сай рассказывала, шаманок учат с раннего детства, и молодость говорящей с духами вовсе не означает неопытности. Но по-настоящему сильной шаманкой может похвалиться не всякое племя.
Сай говорила, она не очень уж сильна. Но сама Паола думала иначе. Такого, что умеет эта степнячка, имперские маги делать не могут.
Тем временем Сай молча дергала ремешок. Потом вдруг ее пальцы перебрались на подвешенную к поясу связку амулетов. Тагран с лекаркой тут же помрачнели, будто это простое и, как показалось Паоле, бессознательное движение предвещало если не беду, то уж точно неприятности.
Наконец шаманка резко встряхнула головой, откидывая за спину волчью пасть-капюшон, и сказала:
— Закатных духов спрашивать стану. Ола, ты нужна будешь. Ты первая увидела, твой страх нас позвал. Тагран, ты тоже. И твои каменные стрелы.
Воин молча кивнул.
Тревога вернулась к Паоле стократ усиленной. Стоило большого труда не глядеть то и дело на перечеркнувшую небо багровую полосу. Как след от ножа, набухший кровью…
— Бабушка, — взмолилась в конце концов Паола, — займи меня хоть чем, нет сил ждать!
Лекарка понимающе хмыкнула, кивнула. Достала полотно, уже знакомый девушке черный камень-ступку, пестик, оглядела развешенные вдоль стены пучки трав:
— Садись, работай. Давно пора мази себе впрок наварить, да все с вами, болящими, руки не доходят.
Паола уже научилась немного различать степные травы — хотя бы те, что они с Сай собирали для бабкиных снадобий. Двужильник, черноконь, сон-трава, волчье сердце… и полынь, полынь, полынь. Не меньше десятка разновидностей. Полынью лечили, кажется, все на свете, от поноса и боли в животе до боевых ранений. Высокие серебристые кусты-веники — хороша сок отжимать, от гнойных ран, язв и лихорадки. Пушистая, с венчиком желтоватых цветов — от ревматизма, больных ног, натруженных рук и старческой немощи. Низенькая, с листьями-иголочками — от ожогов.
А еще здесь верили, что путник, взявший в дорогу веточку полыни, никогда не почувствует усталости. Может, и правда, думала Паола, растирая в пыль сухие желтоватые зонтики полынных цветов. Вон даже запах бодрит.