не говорить о моем времени в академии Рассвет.
— Ах, да. Думаю… учитывая обстоятельства, стоит отменить тот приказ.
— Почему ты это сделал? — спросила она, не сдержавшись. Она не знала, перегибала ли. Она не знала этого нового Такеру, и насколько сильным было его терпение с ней, но было больно, и она должна была спросить. — Почему ты не давал мне говорить о прошлом?
— Не знаю, — сказал он, строго разглядывая ее в свете лампы. — Может, я боялся.
— Чего боялся?
— Не знаю.
— Моя мать… когда она говорила о жизни до нас, она печалилась… или злилась.
Мисаки вряд ли слышала хоть раз, чтобы Такеру говорил о своей матери. Он был обеспокоен.
— Ты в порядке, Такеру-сама?
— Просто устал.
— Ты должен поспать, — сказала она. — Помни, ты обещал учить Хироши до рассвета.
— О, — растерянность мелькнул на лице Такеру. — Точно, — он замер на миг, хмуро глядя на стену напротив. — Он убил мужчину твоим мечом?
— Да, — Мисаки смотрела на пол. — Жаль, что так вышло — все вышло из-под контроля. Прости…
— Не ты должна извиняться. Я должен был защитить всех вас. И даже без меня ты не могла знать, что пятилетний покинет убежище и присоединится к убийству. Обычный пятилетний так и не попытался бы сделать, и он не преуспел бы. Не твоя вина, что мальчик такой, как я.
— Как ты?
— Не совсем человек. Думаю, это может быт опасно, если смешивать сильные семьи, как делаем мы. Слишком сильная кровь, и ребенок становится больше похожим на божество, а не на человека.
— Разве не в том смысл? — спросила Мисаки. — Усилить ценную кровь богов, создать самых сильных детей?
— Да, но это не отменяет факта, что это опасно — для детей и их матерей. Я лишь благодарен, что Хироши не убил тебя.
— Что?
— Не мечом, — уточнил Такеру. — До того…
— Такеру-сама, о чем ты говоришь?
Он смотрел вдаль, свет лампы подчеркивал круги под его глазами.
— Даже сильная женщина плохо справляется, рожая божество.
— Я не понимаю, Такеру-сама.
— Моя мама, Юкино Тацуки, была ужасно сильной джиджакой. Конечно, как женщина, она почти не использовала свою джийю масштабно, но… я помню, что она могла очистить двор от снега, едва махнув ладонью. Женщины говорили, что как-то раз ребенок упал в реку, его уносило течением. Мать мальчика не успела нырнуть за ним, моя мать подняла реку и опустила его на берег.
— Великая Нами, Такеру-сама, — шутливо сказала Мисаки. — Так я чувствую себя слабачкой.
— Нет, — Такеру покачал головой. — Может быть ошибкой, как по мне, соединять Мацуд и Юкино. Существа с такой большой силой — схожей силой — могут давать катастрофические результаты.
— Но твой отец не был… — Мисаки не дала себе сказать оскорбление. Эта новая практика честности с мужем оставляла ее растерянной, но ей нужно было помнить, что она говорила с Такеру. Она не могла говорить плохо о Мацуде Сусуму.
— Мой отец не был мастером Шепчущего Клинка, — отметил Такеру, зная, что она хотела сказать, но он не злился, — и не достиг величия как джиджака. Но он все еще нес кровь рода Мацуда. Вместе с силой моей матери получился такой сильный ребенок, что й было сложно выносить нас.
Такеру опустил взгляд, тень вины коснулась его черт.
— Будто человеческое ограничение не дает нам существовать. Может… Боги — родители, которые не хотят, чтобы их потомки превзошли их.
Мисаки разглядывала мужа мгновение. Она много раз обводила линии его идеального лица, гадая, была ли в нем плоть и кровь человека, когда он казался творением Богов из чистой зимы. Она не думала, как странно себя ощущало такое создание.
— Мне сказали, что рождение Такаши-нии-саму оставило мою мать слабой и больной. Мое рождение чуть не убило ее, оставив ее на год прикованной к постели. В третий раз у нее был выкидыш на позднем сроке, пока я был еще юным. Она была бы в порядке после этого, но мой отец настоял, чтобы они попробовали снова. Она умерла через пару месяцев во время четвертой беременности.
— Прости, Такеру-сама, я не знала об этом.
Мисаки говорили, что ее свекровь умерла от долгой болезни. Она не понимала, что выкидыши и смерть были распространены в доме Мацуды. Она гадала, знал ли ее отец. Если знал, выдал бы ее в этот дом? Она отогнала эти мысли. Это было не важно. Это уже было сделано. Много лет назад. И Мисаки была все еще жива, с мужем. Это было важно.
— Мы не говорили об этом, — сказал Такеру. — Если Такаши или я упоминали это… если мы говорили о матери… Тоу-сама бил нас.
Это тоже было новостью для Мисаки. Она годами видела Мацуду Сусуму как своего тирана, она не догадывалась, что Такеру и Такаши страдали, как его сыновья. И она не думала, что нужно радоваться, что оба брата не унаследовали жестокость отца.
Такеру редко поднимал руку на Мамору. Может, это было лишь раз — в тот странный день, когда Мамору озвучил сомнения в империи и всем, в чем он жил. Конечно, было додзе, где Такеру мог ударить по боку Мамору или костяшкам во время тренировки, когда тот оставлял брешь, когда нужно было выучить урок. Но Такаши и Такеру научились владеть мечом у дедушки, Мацуды Мизудори. Сусуму не учил их. Только презирал.
— Думаю, — медленно сказал Такеру, — он не был хорошим отцом. И он точно не был хорошим мужем.
Мисаки в шоке смотрела на Такеру.
— Что такое? — спросил он, увидев ее большие глаза.
— Я просто… не думаю, что слышала, чтобы ты критиковал своего отца.
Она не хотела, чтобы на его лице появился стыд.
— Я не должен оскорблять его, знаю. Но…
— Но?
— Он ранил мою мать.
Это не удивило Мисаки, особенно, если мать Такеру была так сильна, как он описал. Если Сусуму что-то ненавидел больше всего, так это когда ему напоминали о его слабости.
— Она тоже его била, — медленно продолжил Такеру, словно вспоминал то, что никогда не озвучивал, что он, наверное, пытался забыть. — Они всегда бились. С другими людьми моя мать была хорошей, была доброй, но она и мой отец не могли ни о чем договориться, и они страдали. Если он говорил с ней, он кричал. Если она говорила с ним, она плакала. Такаши-нии-сама сказал мне намного позже, что у нее была чудесная улыбка, — он покачал головой. — Я не помню, как она улыбалась.
— Мне жаль, — тихо сказала Мисаки. — Я не знала, — но почему он рассказывал ей это сейчас? Он