– Эйвисфлод, северо-запад… – Хм, как интересно! И по чью же душу старый Бруно отрядил столь подвижный корпус? – Дня через четыре в тех краях может оказаться Маллэ. Только откуда это знать «гусям»?
– А эта колонна не может быть отправлена для охраны осадного парка? – деловито осведомился Вейзель. – Если его сейчас при Бруно нет, значит, он где-то в другом месте. Бруно обязан своим успехом у Доннервальда в первую очередь тяжелой артиллерии. Без нее осаду Вельде дриксы не начнут, мы об этом уже говорили, значит, скоро должны доставить. Капитан, у вас есть какие-либо предположения на сей счет?
– Да, господин генерал. При выходе обоза мне показалось, что он изрядно увеличился по сравнению с тем, что видели мои люди несколькими днями ранее. Возможно, в Фейле к Бруно подошла часть осадного парка, но из-за большого числа дриксенских дозоров мы не смогли вовремя это обнаружить. Только это, безусловно, не весь парк, остальное находится где-то еще.
– Опрометчивое решение, – не одобрил Вейзель. – Оставлять даже часть такой ценности под прикрытием не столь и больших сил – вводить противника в искушение. Ну а если вы ошибаетесь и осадный парк не с Бруно, его следует разыскать. Возможно, он в корпусе Рейфера, а возможно, и это разумнее всего, держится ближе к Хербсте.
Генерал явно намекал. Дескать, сбегайте к Зинкероне и умыкните у дриксов все, что там плохо лежит, или хотя бы приведите в негодность. Вообще-то в этой мысли что-то было… Удачная диверсия самое малое поднимет дух молодняку, да и Бруно может убавить прыти. С другой стороны, если перехватить отделившуюся «гусиную стаю»… Жермон привычно подкрутил усы:
– В любом случае маршалу нужно немедленно ознакомиться с новыми сведениями. Баваар, давай со мной. Господин генерал, я вынужден вас покинуть.
– Разумеется, – согласился артиллерист. Разговор о курганах и переправах по понятным причинам откладывался.
2
О скором появлении супруга Матильду известил лично Баата. Матильда ничем в услужливого казара не швырнула: за второе свое замужество старая дура была в ответе ничуть не меньше, чем молодая за первое. Переваливать вину на обнаглевшего хряка и ставшего еще вежливее Дьегаррона принцесса не собиралась. Дернуло сменять лягушонка на ужа – ну и сиди в… болоте.
Ее высочество сдержанно поблагодарила за хорошие новости, Лисенок моргнул длиннющими – куда там Анэсти – ресничками и принялся гордо ябедничать. Матильда оценила: там, где девять из десяти искателей сочувствия поносили бы тех, кто не понял, не оценил, не протянул руки и вовсе не заметил, Лисенок являл кротость и всепрощение. Страстотерпец не осуждал ни позабывшую о бедах Кагеты сестру, ни злопамятных бакранов, ни занятого собственными делами Алву. Против покойного родителя, ввергнувшего отечество в пучину бедствий, Лисенок тоже ничего не имел, как и против Создателя и злющего рока. Всеми брошенный казар гордо и обреченно поджимал красивые губы, готовясь положить напрочь отсутствующий живот за Кагету и други своя. Стань Матильда вновь глупенькой и юной, быть бы Альдо не агарисским приживальщиком, а казаром. Или не быть: Баата подозрительно смахивал на любящего отца, всегда готового оплакать излишне предприимчивого наследника.
– Я далек от того, чтобы опускать руки и тем более кого-то судить, – подвел итог сын Адгемара.
– Создатель оценит ваше сердце, – утешила страдальца супруга Бонифация и поднялась. – Я обещала навестить принцессу Этери.
– Я провожу вас.
Матильда поблагодарила. Судьба упорно раз за разом заставляла старую кочку ходить под руку с галантными красавцами. Казар заговорил о розах Равиата, принцесса вспомнила Агарис и Адгемара в храме Семи Свечей. Баата вздохнул – несчастный отца любил и не осуждал, впрочем, об этом он сегодня уже говорил и не хотел бы показаться назойливым… Пронесшаяся сквозь открытую галерею ласточка едва не задела крылом щеку Матильды. Птица ловила мух и не пыталась делать вид, что опыляет цветы и никого не осуждает, то есть, простите, не кушает.
Казалось бы неизбежную беседу о птичках и мушках предотвратил раздавшийся с воротной башни сигнал. Прибыл гонец, и принцесса, отринув заботливый совет не утруждать себя мужскими делами, устремилась во двор. Она успела вовремя, чтобы увидеть, как адуанский офицер прыгает наземь с подуставшего, но отнюдь не загнанного коня. Возникла заминка, поскольку Алва отправлял гонца к Бонифацию, а старый хряк до Хандавы пока не добрался. Угодить в кагетские объятия гонец не рассчитывал, а пришлось: замок, хоть и перешел вместе с Этери к бакранам, по сути оставался казарской резиденцией. Мало того, сейчас в нем торчал непонятно чего ждущий Баата, и Матильде отчего-то не захотелось, чтобы казар добрался до новостей первым и втихаря.
– Давайте письмо. – Принцесса протянула руку и с отвращением напомнила: – Я – супруга епископа, а дело может быть важным.
Адуан, как выяснилось, братец известного Матильде Коннера, не возражал. Жена так жена. В нахально вскрытом письме сообщалось об успешной прогулке по равнинной Гайифе и скором возвращении. Алва усиленно напоминал о каких-то списках, которые следовало отправить вслед морисскому послу, и заодно просил разобрать захваченную в Кипаре губернаторскую почту. Самому Ворону было не до того, а его преосвященство, как оказалось, владел гайи и мог на досуге глянуть. Мешок с трофеями ее высочество спровадила в предназначенный муженьку кабинет, а Коннера с эскортом – в бани, после чего успешно отделалась от Бааты и добралась-таки до Этери. Принцесса увлеченно рисовала, но сразу же отложила кисть и, обойдя что-то вроде мольберта, устремилась навстречу гостье.
– Не люблю показывать то, что не закончено, – чуть смущенно призналась кагетка. – Вам нравятся горные колокольчики?
– Это они? – Матильда глянула на серебряный кувшин с ярко-синими цветами.
– Да, – улыбнулась Этери. – Я подарю вам акварель. На память о Хандаве… Я ведь выросла в этом замке. Одна. Братья были с отцом в Равиате, а сестер у меня не было.
– У меня была. – Матильда словно увидела капризное личико. Розамунда. Сестра. Дурочка. Каданская королева… – Расстаться на всю жизнь то же, что не иметь вообще.
– Теряют и не расставаясь. – Этери откинула падающую на глаза прядку; мизинец кагетки был испачкан синим. – Вам нравится Баата?
– Он очень красив, – ушла от ответа Матильда. – Даже для кагета.
– Брата приятно рисовать… Только не верьте ему, когда он моргает и вздрагивает. И мне не верьте: у нас на редкость здоровая семья, если мы не умираем от пули или яда, то живем очень долго. И хотим жить. Цена, как вы понимаете, значения не имеет… Я странно заговорила?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});