Хотя и не знаю, что написано в доносе. Бывает, что по ошибке и к невинным применяются пытки…
Пять Защит вздрогнул, глядя на Умару. Он беспомощно обернулся к У-хоу, но быстро собрался с мыслями:
— Дорогая, нам нужно уходить, ее величество права!
— Но разве мы не сможем укрыться где-нибудь здесь? — жалобно спросила Умара. — Разве во дворце не найдется укромного уголка?
— Даже не думайте! Раз людей префекта впустили во дворец — вообще-то, это запретная для них земля, — значит, мои враги очень рады воспользоваться этим случаем. Все закоулки покажут и подскажут… да еще и сами проведут. — У-хоу раздраженно поправила прическу. — Уходите не только из дворца, но и из города. А лучше — из Китая, за пределы Великой стены. Не обнаружив вас здесь, все немедленно уверятся, что тут были шпионы!
— За пределы Великой стены? — Молодая несторианка не верила своим ушам. — Нам пришлось приложить столько сил, чтобы добраться сюда…
Такой поворот событий показался ей крушением всех планов. Ведь отсюда было уже рукой подать до Лояна — они думали, надо только дождаться, пока У-хоу уговорит настоятеля…
— Но нам некуда идти… — в отчаянии сказал Пять Защит. — Разве что вернуться в страну Бод, где мне дали этих детей.
Это была грустная шутка, но императрица радостно откликнулась:
— Отличная мысль! Ступайте в Самье! Когда все уляжется, я пришлю к вам гонца, и вы сможете вернуться. А пока вы будете находиться там, я постараюсь получить прощение Безупречной Пустоты для тебя, Пять Защит.
— А Небесные Дети?! — ахнула Умара. — Для них это слишком — совершить еще одно дальнее путешествие!
— У вас нет времени брать их с собой, да и незачем. Они останутся здесь. Я все устрою! Тут, при дворе, полным-полно нянек и воспитательниц. С детьми будут обращаться, как с настоящими принцами. Доверьтесь мне и ни о чем не беспокойтесь, — сказала императрица.
В тот момент, когда У-хоу уже собралась уходить, Умара не удержалась еще от одного вопроса:
— Ваше величество, почему вы позволили издать тот указ, запрещающий отправление несторианского культа в Китайской империи, в то время как манихеям такое право предоставлено?
— Дуньхуан в прошлом месяце был разграблен тюрками, все буддийские монастыри уничтожены. Известно, что причина — смута, устроенная несторианскими монахами. После такого события я ничего не могла сделать, — отрезала У-хоу, выходя из Павильона Наслаждений.
Они наспех собрали сумку, на прощанье прикоснулись к малышам и вышли. Пять Защит вел с собой Лапику: как кормилица она больше не была нужна, а он опасался, что без них собака не захочет никого подпускать к детям и ее попросту убьют. Он подумал также, что Лапика должна помнить дорогу до Самье и не даст им сбиться с пути. А чтобы не залаяла некстати, он надел на нее красивый намордник, подарок У-хоу.
Немой, оставшийся у порога после ухода своей госпожи, поторапливал их жестами и помог собраться: обойдя комнату, пошвырял к ногам Пяти Защит вещи, которые стоило взять с собой, затем кинул туда же кошель с монетами. Затем он быстро и бесшумно повел их укромными дорожками и двориками, где обычно ходила только обслуга. Но и ее они не встретили: гигант отлично знал распорядок дня всех дворцовых служб. Немой вывел их через незаметную калитку на противоположной от Северных ворот стороне. Охранник даже не шелохнулся, предпочтя «не замечать» страшного монгола.
Когда они отошли порядочно и несколько раз свернули на перекрестках, с Лапики сняли раздражавший ее намордник, и она потрусила веселее. В отличие от Нефритовой Луны и Луча Света до них, парочке удалось быстро и без осложнений миновать заставу на выходе из города — Главная инспекция не давала приказа разыскивать беглецов.
Вскоре совсем стемнело, заморосил дождик, дорога сделалась скользкой. Пришлось искать хоть какой-нибудь постоялый двор для ночлега. Попался бедный и грязный. Та ночь была первой со времени прибытия в столицу, когда они не занимались любовью.
В общий зал проникал отвратительный запах пропотевших козьих шкур, которыми был застелен пол соседней комнаты, служившей спальней; там вповалку лежали люди. Найти свободное место оказалось непросто. Юные влюбленные тесно прижались друг к другу, словно это могло оградить их от внешнего мира, а собака устроилась у них в ногах. На следующее утро они без малейших сожалений покинули постоялый двор, надеясь, что в будущем им удастся находить более приятные места для ночлега.
Осень окрасила кроны деревьев в разнообразные оттенки золотого и красного, какие в природе трудно найти в иное время года.
Пять Защит решил, что им следует избегать людных мест на случай, если их станут разыскивать, и уклонился от Шелкового пути к югу. Здесь проходила менее известная дорога на запад. Она пересекала горный массив Эмейхан, включала множество подвесных мостов над глубокими ущельями, переправы через реки Синюю и Меконг. Толстый кошелек до определенного момента позволял не идти пешком, но, начиная с предгорий Тибета, продолжать путешествие им пришлось на собственных ногах: в нужную сторону вели только пешие тропы.
Порой им случалось отдохнуть в строении, называемом на Тибете табкан, — оно служило и жильем, и кухней, а в глубине обычно была устроена ниша, в которой находилась небольшая статуэтка Авалокитешвары. Гостей угощали лучшими яствами, доступными тибетцам: яйцами, молоком яка, жареной ячменной мукой с кусочками копченого мяса. После еды подавали непременный тибетский чай, заваренный на том же молоке яка и приправленный солью и бараньим жиром.
Пять Защит научил Умару особому шагу паломников: размеренному, ровному, слегка пружинистому. Так расходовалось меньше сил, ноги не болели от ходьбы и можно было совершать длинные переходы. Спать под открытым небом на высокогорье казалось нелегким делом — по ночам подмораживало, но лохматая Лапика оказалась отличной грелкой.
Местные жители попадались все реже и реже. Вокруг — только небо и горы.
ГЛАВА 33
ЛОЯН, КИТАЙ, 5 ДЕКАБРЯ 656 ГОДА
Долота мастеров выбивали сложный ритм, в котором слышалась музыка. Из белой поверхности скалы с каждым днем все яснее проступала огромная фигура. Получившаяся в итоге трудов статуя Будды должна была иметь почти десять чжан[50] в высоту.
Огромная скульптура представляла Вайрочану — космического Будду — на цветке лотоса и дополнялась пятью меньшими фигурами сидящих младших будд. Изящные руки божества были сложены: правая — в жесте абайя-мудра, что означало успокоение, а левая — варада-мудра, то есть благословение.
Статую снабдили всеми необходимыми священными знаками маха-пуруша — «великого человека», — которые, согласно легендам, отмечали телесный облик Гаутамы уже в