чьих раковинах можно найти великолепные жемчужины, сияющие, как луна; еще рассказывают, что это море всегда покрыто барашками волн и не бывает в покое, а на дне его растут красные каменные ветви. Князья там утопают в сокровищах и привычны к чудесам, а народу позволено писать свои жалобы и опускать их в специальную урну возле дворца. Их врачи способны вскрыть череп больного и извлечь оттуда насекомых, из-за которых люди слепнут! — За юные годы, проведенные в Ширазе, перс вдосталь наслушался удивительных рассказов от путешественников.
— Как знать, может, однажды мы сможем поставлять шелк и Востоку, и Западу? — мечтательно произнес Море Покоя.
ГЛАВА 32
ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ, ЧАНЪАНЬ, КИТАЙ, 28 ОКТЯБРЯ 656 ГОДА
Вечер выдался теплым и ясным, в саду Павильона Наслаждений царила тишина.
Уже опускались сумерки, красноватые отблески заката падали на верхушки деревьев, а осенние цветы в это время суток пахли особенно сладко и одурманивающе. Наступало время укладывать Небесных Близнецов на ночь: они еще сидели на стульчиках и весело щебетали на своем особом языке. Совсем скоро они сделают первые шаги… Умара с нетерпением ждала этого момента, и ее возлюбленный разделял волнение подруги.
— Ты не думаешь, что нам пора дать детям имена? По-моему, уже пришло время, — заметила Умара, наблюдая за малышами.
— Они уже зовут нас папой и мамой, так что ты права, любовь моя: близится великий момент дарования имен! — улыбнулся Пять Защит.
До сих пор они обходились собирательными, ласковыми или шутливыми именами для близнецов: «прекрасные малыши», «орел и решка» и даже «дары Небес». А посторонние не раз награждали необычную пару детей всяческими забавными прозвищами сяоминь.[49]
Умара взяла Небесных Детей на колени, действуя привычно и уверенно, как настоящая мать, погладила их по волосам. Ей предстояло накормить их овощным пюре с размятыми вареными яйцами.
— У меня идея! — вскричал Пять Защит. — А что если назвать их Лотос и Жемчужина?
— Замечательно! Лотос и Жемчужина, как красиво! Завтра буддисты не смогут даже догадаться, почему мы решили воздать почести Лотосу и Жемчужине, — рассмеялась Умара.
— Вот подходящий случай прочитать мантру. Ом! Мани падме хум! Ом! Как прекрасна жемчужина на лепестках лотоса! Это священная формула, которую используют наши буддисты, обращаясь к бодхисатве Авалокитешваре, лучшей защитнице людей перед Блаженным Буддой.
— Я знаю. Ты мне уже объяснял, кто это, когда я спросила об имени ма-ни-па.
— Он будет доволен больше всех, когда услышит эти имена. Помнишь, как он говорил: Небесные Близнецы одной ногой стоят на земле, а другой — на облаке! Для бодхисатвы-заступницы они уже, можно сказать, совсем «свои»…
— А кого мы назовем именем Лотос? И кого — Жемчужиной?
— Выбирать тебе, Умара!
— Тогда Лотосом будет мальчик, а Жемчужиной — девочка. Несмотря на странное личико, она просто прелесть! Такая хорошенькая! Настоящая драгоценность! Как считаешь?
— Согласен! Моя милая Жемчужина… Как бы я хотел знать, какое ждет тебя будущее… — прошептал Пять Защит.
— Думаешь, близнецы и вправду могут быть родственны высшим существам? Мой Господь не стал бы возлагать подобное бремя на одно из своих творений, — с сомнением сказала Умара.
— Не уверен, что здесь вмешались сверхъестественные силы… Просто люди хотят верить в чудеса. Наш друг ма-ни-па полагает, что близнецы рождены от Демона Скал. А китайцы видят в этом то руку Будды, то знак пути Дао. Я же думаю, что и без всяких чудес от обычной пары людей часто рождаются дети со странными отметинами.
— Надеюсь, когда она вырастет, столь необычное лицо не заставит ее страдать! — с неожиданной печалью вздохнула Умара.
Она заранее убрала из Павильона Наслаждений все зеркала со стен, хотя дети пока и были слишком малы, чтобы в них заглядывать, и старалась не подпускать девочку к кромке бассейна. Ей казалось, что малышка может почувствовать себя ущербной, как только увидит, что ее лицо не такое, как у других. Придет момент, думала Умара, когда ее долгом будет объяснить Жемчужине: та совершенно нормальная девочка, и все творения Единого Бога, какую бы ни даровал он им внешность, равны перед Господом. Но придется подождать, пока Жемчужина не научится понимать такие вещи.
По утрам, нежась в постели рядом с возлюбленным, Умара часто заговаривала о своих чувствах и ощущениях, о тех новых мыслях, которые у нее появились с того времени, как ее жизнь резко изменилась.
— После того как мы с тобой занимаемся любовью, мне кажется, я побывала в раю. Когда отец рассказывал мне о том месте, куда попадают праведные души после телесной смерти, мне это казалось слишком невероятным, я начинала порой сомневаться в реальности рая. Но с тех пор, как мы вместе, я знаю: рай точно существует — по крайней мере, в тот момент, когда мы с тобой сливаемся в единое целое!
— Блаженный сказал: «Это владение, где нет ни земли, ни воды, ни огня, ни ветра, только бесконечность сознания и полное ничто; это конец всем горестям, нирвана». Для нас нирвана — не то же самое, что вы называете раем, это этап бытия, на котором человек избавляется от страданий, поскольку в нем угасает сжигавший его ранее огонь. Вот в чем разница: в твоем раю души пребывают в вечном счастье, в моей нирване они больше не страдают.
— Но разве это не одно и то же?
— Все зависит от того, что называть счастьем! Мы, буддисты, понимаем его скорее как отсутствие несчастья, страданий.
— Но ведь не бывает совсем без страданий. Вот, например: я бесконечно счастлива, но знаешь, с тех пор как мы встретились, любовь моя, я так боюсь тебя потерять, что это причиняет мне страдания.
— Я могу сказать то же самое, любовь к тебе приносит страх потери!
— Значит, верно говорят люди: если хочешь познать счастье, прими страдание, — тихо и задумчиво произнесла молодая христианка.
— У нас есть такое понятие — «дукка, боль души». Так вот, приходит оно через желание и счастье. Когда у человека есть желание и оно осуществляется, он испытывает мучения, так как боится однажды потерять желанное! Но меньше всего на свете я хотел бы превратиться в источник твоего несчастья! — пылко воскликнул Пять Защит. Возвышенные философские рассуждения, которые ему раньше казались весьма далекими от жизни, вдруг обернулись точным описанием его собственных переживаний, и это казалось удивительным.
Каждый по-своему, они пытались понять различия между религиозными установлениями и взглядами на жизнь, усвоенными каждым из них, найти точки соприкосновения. Если буддийская вера Пяти Защит оставалась при этом прочной и неизменной,