Читать интересную книгу Культура и мир - Сборник статей

В. Н. Сыров объясняет процессы эволюции рок-музыки, обращаясь к известной идее Георга Зиммеля о кризисах культуры: «Яркая манифестация стихии жизни, рок по мере развития и взросления тяготеет к культуре, материализуя это в более совершенных художественных продуктах. Продукты эти, достигая некой стадии совершенства, входят в противоречие с исконным жизненным импульсом, с самой жизнью и «постепенно становятся ей чуждыми и, даже более того, враждебными». Происходит дискредитация самой идеи «художественного совершенствования» и возврат к первичной стадии, к примитиву, «горячему» звучанию, что, в свою очередь, открывает новый цикл артизации. И все начинается вновь: эволюция рок-музыки в этом отношении повторяет эволюцию других жанров: джаза, бардовской песни, музыки «оперно-симфонической» традиции, выросшей из сорных трав песенно-танцевального обихода. Направляясь от фольклорного к профессиональному, от легкожанрового к серьезному и концептуальному, от телесного – к духовному, рок усложняется и открывает новые выразительные возможности и средства».[47]

Сегодня отечественная наука рассматривает рок-музыку и рок-культуру как «многогранное эстетическое, культурное и социальное явление, объединявшее представителей молодежной субкультуры и игравшее, начиная с рубежа 1970–80-х гг. заметную роль в формировании системы ценностей… значительной части молодежи… СССР».[48]

Таким образом, социальный контекст рока, в качестве которого выступает молодежная субкультура, явился одной из важнейших предпосылок становления рок-культуры, органично вошедшей в мировую художественную культуру XX века.

В. В. Лелеко. Концепт «дом» в советской массовой песне 1970-х – 1980-х годов

Массовая песня была на протяжении всей истории СССР одним из самых ярких и значимых явлений советской культуры. Ее способность объединять и сплачивать, воплощать и выражать на образно-эмоциональном уровне господствующие умонастроения и важные для общества в данный исторический момент идеи делали ее, с одной стороны, предметом постоянного и приоритетного внимания властей, с другой – широко востребованной массовой аудиторией.

Как всякое явление массовой культуры, песня обретала популярность в случае попадания в резонанс массовым настроениям, тому, что «витало в воздухе». Вместе с тем, это сиюминутное и злободневное было тем более затрагивающим, действенным, чем более оно было связано с базовыми, фундаментальными, глубинными ценностями культуры, ее константами, архетипами коллективного бессознательного.

Наличие в культуре такого рода базовых ментальных феноменов было зафиксировано в XX веке в разных направлениях гуманитарного знания. В аналитической психологии К. Г. Юнга они определены как «архетипы коллективного бессознательного» (Юнг 1991: 95–128), «архаические мыслеформы» (Юнг 1991: 89). Французская «Новая историческая наука» («Школа Анналов») вводит в научный оборот понятие «ментальность», «менталитет». Речь идет об общих мировоззренческих аспектах обыденного сознания, проявлениях массовой психологии, о «картине мира», «генерализированных чертах мировоззрения» и мироощущениях, характерных для всех представителей определенной культуры и эпохи, независимо от их социального положения. Это «коллективное неосознанное», реализованное в заповедях морали, стандартах поведения, расхожих представлениях (Арьес 1996: 29).

Одна из основных сфер воплощения, закрепления и исторической трансляции «ментальностей», «архетипов» – сфера языка. В недрах бурно развивающейся в последние десятилетия отечественной лингвокультурологии сложилось целое направление, изучающее «концептосферу» (термин Д. С. Лихачева) языка, преимущественно русского, – концептология. Исходное, основное понятие «концепт» постоянно уточняется лингвистами, культурологами. По мнению большинства исследователей, концепты отличаются особой емкостью, глубиной и открытостью значений. Д. С. Лихачев пишет об «алгебраическом» выражении значения» в концепте, всю сложность которого человек не может охватить. Расширяя значение слова, концепт оставляет возможности «для сотворчества, «домысливания» и эмоциональной ауры слова» (Лихачев 1999: 150–152). Ю. С. Степанов обращает внимание на «сжатую до основных признаков содержания историю», заключенную в концепте и «современные ассоциации; оценки и т. д.», то, что и делает его «основной ячейкой культуры в ментальном мире человека» (Степанов 2001: 43; Ковалева 2000).

Смысловая емкость, многозначность и открытость системы значений сближает концепт с символом. Не случайно примерно теми же словами К. Г. Юнг раскрывает значение культурных символов: они – «важные составляющие нашего ментального устройства», которыми люди пользовались «для выражения “вечных истин”. Пройдя долгий путь исторического развития и множество преобразований, они «стали коллективными образами, принятыми цивилизованными обществами» (Юнг 1991: 84–85). Образный характер, эмоционально-оценочная составляющая концептов и символов или, говоря более осторожно, тех концептов, которые приближаются к символам, делает их агентами, опорными элементами мифологического мышления, отдельные черты которого сохраняются и в современном массовом сознании. Как отмечает Е. М. Мелетинский, «некоторые черты мифологического мышления (в особенности конкретно-чувственное и персональное выражение абстракций, символизм, идеализация «раннего» времени как «золотого века» и настойчивое предположение смысла и целесообразной направленности всего происходящего) сохраняются в массовом сознании, в политических идеологических системах, в художественной поэтической фантазии» (Мелетинский 200-).

Концепт в контексте мифа является либо частью (частицей) мифа, мифологемой, либо свернутым мифом (Баак). У А. В. Меня «мифологема – конкретно-образный, символический способ изображения реальности, необходимый в тех случаях, когда она не укладывается в рамки формально-логического и абстрактного изображения. Многие аспекты учения о Боге как Творце, Промыслителе и Спасителе даны в Библии в форме мифологемы» (Мень 2002). В «Толковом словаре обществоведческих терминов» (Яценко 1999) мифологема – основная идея мифа или образ, заимствованный из мифа. В статье О. И. Станчак, посвященной современному мифологемному языку СМИ, отмечается, что мифологемы, как частицы мифа, связаны с устойчивыми психологическими (подсознательные желания) и социальными (архетипы) феноменами. Мифологемы имеют большое количество коннотаций, аллюзий, что и делает их эффективными инструментами манипулирования массовым сознанием. При этом используются как первичные мифологемы, корни которых уходят в традиционную культуру (например, мифологема героя), так и вторичные, современные (мифологема государства или демократии). Среди наиболее актуальных сегодня автор называет «политические (мифологема героя, врага, отчизны, государства, демократии, светлого будущего); исторические (утраченного рая), философские (кризиса, футуристическая мифологема дороги, карнавала (или жизнь как игра), «собственного Я»); философско-политическая мифологема свободы; мифологема «Другого» и связанная с ней мифологема толерантности (политическая, культурологическая, социальная); мифологема Запада и Востока (политическая, культурологическая) (Станчак 2007).

Возвращаясь к основной теме статьи, можно сказать, что массовая песня как составляющая советской массовой культуры, не могла не обращаться к фундаментальным, глубинным ментальным феноменам и не использовать их, адаптируя к советской действительности. Одним из таких феноменов, концептов-мифологем был концепт «дом». Как звено цепи констант культуры «дом» является также важным, существенным элементом национальной картины мира. В антропоморфной мифологической модели мира макрокосм и микрокосм, человек, подобны друг другу. Земля мыслится как центр, «сердце» Вселенной, небо – как «голова», солнце и звезды – «глаза» и т. п. Промежуточным звеном между человеком и Вселенной часто выступает «дом», а также «храм». В доме (храме) крыша (купол) – небо, окна – глаза, подпол – преисподняя и т. д. (Лелеко 2002: 98 и сл.) Г. Д. Гачев говорит об этой концептуальной модели следующее: «как в нашем теле заключена душа и просвечивает сквозь тело, так дом – тело на нас; человек во плоти – как душа в доме», «Дом – макет мироздания, национальный космос в уменьшении. Здесь земля (пол), небо (крыша), страны света (стены) и т. д. Как мир (природа) – храм, дом Бога, так и дом – храм человека; человек творит дом, как Бог мир – по своему образу и подобию» (Гачев 1995: 28).

В русской ментальности концепт «дом» имеет приоритетное значение. Как пишет Н. Л. Чулкина, «дом» входит в ядро языкового сознания русских и занимает вторую позицию, в то время как у испанцев – десятую, у англичан – двадцать вторую (Чулкина 2004: 133). Не удивительно поэтому, что концепт «дом», дом как феномен культуры, прежде всего, – русской культуры, активно исследуется в последние годы фольклористами, культурологами, лингвистами. Наряду с монографическими исследованиями маститых ученых, к нему обращаются и молодые исследователи (Байбурин 1983; Колесов 2000; Мазалова 2001; Невская 1982: 106–121; Топоров 1983; Цивьян 1978: 65–85; Ланская 2005; Лассан 1999; Ли Ли 2006; Петрова 1999: 59–61; Тимощенко 2007; Фещенко 2005).