с ручки при первом же взмахе слетел…
И тут я услышал, что к нам присоединится и Марина. Которая как раз вернется из поездки к нашим французам.
Я грозно глянул на Татьяну, но, судя по выражению ее лица, она тоже об этом впервые услышала. Если не притворялась. Да нет, она не умеет. Или уже научилась? Отлично — вот это мы сегодня вечером и выясним. На земле, согласитесь, человеческие дела важнее, чем случайные визиты каких бы то ни было ангелов.
К моему удивлению, вечером выяснилось, что Татьяна полностью разделяет мою точку зрения.
Я даже расстроился.
Стоило так долго и тщательно речь готовить о том, что у Галиной дочери появился наблюдатель — в полном соответствии с теми сведениями, которые сама Татьяна получила от Анабель. Что наблюдателям категорически запрещено вступать в контакт с людьми — что совершенно естественно, если учесть тот покров тайны, которым окружены наблюдаемые дети как в человеческой, так и в ангельской среде. Что Тоша уже договорился с вышеупомянутым наблюдателем о тесном сотрудничестве — одним из условий которого является неразглашение его результатов какой бы то ни было третьей стороне…
В ответ Татьяна только рассмеялась, чуть в ладоши от удовольствия не захлопав.
— Вот здорово! — воскликнула она, и затем добавила, удрученно вздохнув: — Жаль, что Галя о нем не знает…
Я чуть следующей фразой не подавился.
— Татьяна, ты хорошо расслышала, что я только что тебе сказал? — спросил я, откашлявшись.
— Да я знаю, знаю! — с досадой махнула она рукой. — Но вот мне, например, в свое время будет очень интересно узнать, каким мой ребенок со стороны выглядит.
Похоже, она ни секунды не сомневалась в своем грядущем сотрудничестве с наблюдателями — причем в качестве инициатора, уже давным-давно проникшего под покровы всех тайн. В этом направлении я решил разговор пока не развивать — а то еще, глядишь, я там третьей стороной окажусь. Хотя, с другой стороны, я был совсем не прочь посмотреть — со стороны — что останется от их профессиональной невозмутимости после получасового общения с Татьяной.
В отношении Марины нам тоже толком не о чем говорить было — за отсутствием хоть каких-то фактов — но мы говорили. Целый вечер. Татьяна неустанно выдвигала одну версию за другой, и я вдруг поймал себя на том, что вместо того чтобы пресечь в самом начале эту глупую человеческую привычку переливать из пустого в порожнее, горячо обсуждаю с ней каждую из них, лихорадочно пытаясь представить, чем эта ее поездка обойдется лично мне. Как-то сжимается вокруг меня это кольцо женского взаимопонимания — удавкой на шее. Оно ведь уже и границы между земным и небесным миром снесло — вот голову даю на отсечение, что Франсуа в саду прогуливается, пока они в доме беседуют! А потом вернется сюда, вооруженная примером ангельской эмансипации, и, похоже, ссылаться на свой небесный опыт мне больше не удастся…
Татьяна вдруг ядовито поинтересовалась, когда мы успели перейти от предположений о целях Марининой поездки к стенаниям по поводу моего личного неумения находить общий язык с сильными людьми.
Вот-вот, я и говорю — когда некоторые на тебя наваливаются… всем миром, они просто сильные, а когда ты в ответ подашь робкий голос протеста — сразу сам виноват, не научился разговаривать…
Одним словом, мы таки поругались. И слава Богу — а то весь настрой чуть даром не пропал. Я вообще люблю с Татьяной ссориться — чтобы потом долго и со вкусом мириться.
На этот раз помириться, однако, не удалось. Ни с удовольствием, ни без — никак. Мы пикировались с Татьяной до самого конца недели. Вернее, она огрызалась в ответ на самое невинное замечание.
В субботу я проснулся в самом, что ни на есть, раздраженном расположении духа. Вся неделя выдалась до предела насыщенной — что событиями, что эмоциями — а тут еще в законный выходной Бог знает, куда тащиться. И взирать потом полдня на источник этого самого раздражения, небрежно повествующий об очередном заморском путешествии. А вот Татьяна чуть ли не порхала — в предвкушении очередного торжества человеческого разу… эгоцентризма над ангельским стоицизмом. И не могу не отметить, что — в отличие от нее — я ни единым словом не упрекнул ее в злопыхательстве.
Поездка к Свете на дачу тоже никак не улучшила мне настроение. Начать хотя бы с того, что возле Татьяниного старого дома мы грузились дольше, чем перед переездом на новую квартиру. Зачем месячному младенцу столько вещей?! Не говоря уже о пакетах с игрушками и всякими бутылочками, одна только одежда девчонки полбагажника заняла! И после этого люди удивляются, когда женщина, открыв битком забитый платяной шкаф, горестно вздыхает, что ей нечего надеть? Они же сами приучают ее, с первых дней жизни, к тому, что ее личные предметы наипервейшей необходимости должны весить больше, чем она!
И по дороге тоже — стоило мне едва прибавить газу, чтобы обогнать какую-нибудь пыхтящую прямо в нос колымагу, как Татьяна чуть ли не за руки меня принималась хватать! Нечего, понимаешь ли, лихачить, когда в машине ребенок находится. Что-то этот вопрос не так уж ее и волнует, когда в этой самой машине ее собственный ребенок — вместе с ней — каждый день разъезжает! Галя, естественно, вторила ей с заднего сидения, что впереди целый день, и спешить нам некуда, и вообще погода замечательная — лучше спокойно насладиться открывающимися видами. Особенно мне, надо понимать — за рулем.
Скрипя зубами, я послушно сбавлял скорость.
Тоша, как и следовало ожидать, ни разу не поддержал меня — вперился, кролик зачарованный, немигающими глазами в эту уже практикующуюся на нем кокетку с темными наклонностями и то и дело норовил дотронуться до нее, чтобы убедиться, что ему не привиделся его идол. Который всякий раз при этом одобрительно взвизгивал — так пронзительно, что у меня нога на педали тормоза сама собой вперед дергалась.
Стоит ли удивляться тому, что мы опять последними приехали?
И вот что примечательно. Не успели мы высадиться из машины, как представительницы прекрасного (как они справедливо утверждают), но слабого (как по наивности полагаем мы) пола сбились в кучку, охая и ахая над Галиной дочерью. Даже Марина голову вытянула, с легкой улыбкой разглядывая новую единицу могущественного клана.
В то время как я остался разгружать машину, Сергей продолжил суетиться около мангала, а Тоша нервно переминался с ноги на ногу в двух шагах от женщин, покорно ожидая, когда его допустят в круг посвященных.