Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

Владимир через силу улыбнулся, смирившись с очередной подножкой судьбы.

- Есть немного. – Помолчав чуток, спросил, ревнуя и зная ответ: - Тебе так дорога эта девушка?

- Больше жизни!

Столько страсти и силы было в этом ответе, что Владимир поверил, не сомневаясь.

- Завидую.

Фёдор довольно рассмеялся и щедро обнадёжил:

- Не переживай: Купидон и тебя подстрелит, застанет врасплох.

- Ну, нет, - решительно возразил Владимир, - мне только и не хватает зубной боли в сердце, по выражению Гейне, - и почему-то отчётливо вспомнил тягостное расставание с Зосей. – Пока увернуться бы от стрел Аида.

Фёдор всыпал во вскипевший чайник кофе, распространив по всей комнате пьянящий аромат так, что у гостя требовательно заурчало в животе, подождал с минуту, пока появится и полезет наружу густая пена, снял массивную кофеварку на подставку, накрыл полотенцем.

- С чуток потерпим, - охладил аппетит Владимира. – Зачем ты так мрачно? Что-то случилось? – Он поставил на керосинку закопчённую чугунную сковороду, влил немного мутного растительного масла из бутылки, заткнутой промаслившейся газетной пробкой, выложил из кастрюли два больших кома каши, рядом поместил куски жареной трески, накрыл всё это кастрюльной крышкой и вернулся к столу. – Не забыл, что жизнь движется рывками и словно по плохой дороге – то кочка, то яма, и никогда плавно и ровно? Так что случилось? Может, вместе обмозгуем, найдём выход?

- Я за этим и приехал, - готовно согласился Владимир и привычно рассказал историю Сашки и своё косвенное касательство к ней, добавив разговор с Марленом.

Немчин, слушая, не снимая с чайника полотенце, разлил готовый одуряющий напиток по стаканам, переставил с окна на стол колотый сахар в тарелке, перенёс из кухонного угла чёрный хлеб и маргарин в вощёной бумаге, предложил:

- Ты пей и рассказывай, остынет, - и, присев к столу, замер в напряжённом внимании, дослушивая брата.

Когда Владимир досказал, принёс сковороду с кашей и рыбой, поставил перед гостем, предложил радушно:

- Ешь, я – уже, больше не хочу, - допил свой кофе и, обдумав услышанное, выразил своё отношение к нему: - Похоже, ты попал в гнуснейшее стечение обстоятельств, когда против тебя не только факты, но и, что главнее главного – следователь. Как бывает любовь с первого взгляда, так случается и обратное. Тебе крупно не повезло: досталось последнее. Раньше встречались?

Пришлось рассказать о лесной стычке с бандитами, не затрагивая того, что случилось между ним и Таней, и об ордене.

- Ого! Мой брат, оказывается, герой, - Фёдор улыбнулся, налил ещё кофе. – Больше обмыть нечем. – Отхлебнул своего. – Тогда ты ему и не понравился: он из числа себялюбивых честолюбцев, которые не то, что не любят, а люто ненавидят счастливчиков, к числу которых относят и неординарных людей, выше их по моральным качествам, по духу, считая, что судьба наделила тех тем, что напрочь отсутствует у них – совесть, честность, смелость. Как и любой коммунист, они полностью отрицают свободу в любых проявлениях, личность, особенно – инициативу и духовность в широком понятии. Кто посмеет выделиться из массовой разрешённой серятины – тот враг. Благополучно отсидев за линией военного фронта, бесчисленные рьяные защитники коммунистической власти возвращаются в злобе и тревоге, что лафа кончилась, и стремятся здесь всеми силами удержаться среди своих и занять местечко за трудовым фронтом, издали наблюдая за каторжными подвигами истощённого народа, понукая, стращая и сторожа преданность рабовладельцам. Напрасно беспокоятся, - Немчин встал, волнуясь, заходил по комнате, отбрасывая огромную тень на стены, - их никто не собирался демобилизовывать и сокращать. Правоохранительная система, умыкнув на время войны реальную власть у партии и бюрократии, начинает всё явственнее работать на себя и для себя. Крупные чинуши, чтобы оправдать существование, всякими полуправдами и неправдами плодят разнообразные службы охраны, контроля, наблюдения, профилактики и учёта, обрастая мелкими начальничками, а те, в свою очередь, дают жизнь рядовым палачам и массе наушников. Растут лагеря, каторги, рабочие зоны, поселения, появляются всё новые и новые, и скоро вся рабочая страна фактически перейдёт под контроль госбезопасности, опутавшей Россию непрерывной и сложно пересекающейся болезнетворной сетью осведомителей и карателей. Под кумачовыми лозунгами о свободной жизни, неограниченных правах личности и близком светлом будущем расцветает, разлагая народ и покрывая всё общество язвенной коростой, махровое физическое  и духовное рабство на современный, коммунистический, лад. У них сейчас безграничная власть и абсолютная безнаказанность, а у тебя, как ни прискорбно, нет иного выхода, как сдаться и сотрудничать с подонками, заработав в награду малую каторгу, или исчезнуть.

- Я так и хочу, - вставил Владимир.

- Но уверен ли ты, что янки хотят твоего возвращения в Германию?

И замолчал, высказав жестокое и страшное сомнение в честности нынешних хозяев. Владимир отставил сковороду, отодвинул недопитый кофе, ответил глухо и неуверенно:

- Мысль такая, не скрою, порой закрадывалась, но я отгонял её, надеясь на хвалёное джентльменство.

- В разведке? – улыбнулся Фёдор наивности американского агента. – Не смеши. – Повременил немного и ещё больше огорошил: - Я просто обязан тебя окончательно разочаровать: резидент, путаясь в русских словах, намекал, что для нашей с ним общей безопасности, было бы неплохо по его сигналу тебя убрать, а когда я отказался, сославшись на отсутствие опыта и невозможность отлучки с оборонного предприятия, посоветовал не придавать значения словам, которые были не чем иным, как общими рассуждениями и ни в какой мере не приказом. На том и расстались. Большего тупицы американцы, наверное, не смогли найти в координаторы. Думаю, что если не я, то кто-то другой из твоих подопечных стал твоей тенью. Прости за прямоту, но убеждён, что янки назад тебя не примут: ты для них после выполнения задания превратишься в отработанный материал, опасный агентурный мусор. Им удобнее и бесхлопотнее прикончить тебя здесь как русского и руками русских. Как ты к ним попал? Если не хочешь, не рассказывай.

Владимир не стал ничего скрывать и, не вдаваясь в лишние детали лагерной жизни, впервые поведал, как из страха за свободу и жизнь попался, вернее, был загнан в американскую сеть, и как победители, умело манипулируя его безвыходным положением, вытянули всё, что он помнил из картотеки Гевисмана, и, в том числе, досье на Немчина.

- Я не считал тогда свою плату за жизнь предательством, - оправдывался он, красный как рак, сидя перед одной из жертв предательства, назвавшей его братом, не зная, куда девать глаза и сожалея, что выложил правду, забыв, кто перед ним, - поскольку предавал русских – врагов Германии.

Он всей кожей чувствовал, как уходит, развеивается, установившаяся было, атмосфера дружелюбия, сменяясь насторожённой отчуждённостью. Нестерпимо захотелось встать и уйти, немедленно уехать, но… сидел и покорно ждал вердикта судьи. Зря, наверное, выдал правду – один раз упал, а как долго и далеко тянется шлейф вины, накрыв даже здесь, в России. Дед Водяной чуть не взял в сыновья, а он насмеялся над добрым стариком, опозорил; второй несостоявшийся отец охладел, распознав в нём чёрствого и безответственного труса; Зося ошиблась, приняв за героя, за которым можно смело идти; и вот теперь Фёдор – преданный и потерянный брат. Сколько можно терпеть судьбу изгоя?

А тот, кто, не задумываясь, кроил и перекраивал судьбы людей по собственной прихоти, повинуясь позывам скуки и капризу, удовлетворённо потирал широко простёршиеся над мучающимся миром руки, ожидая скорого результата от почти сдавшегося подопытного. Небесный Лысенко-Тимирязев с коммунистическим упорством пытался скоропалительно, революционно переделать то, что дано человеку при рождении раз и навсегда, возомнив себя выше самого себя и забыв, что вдунув душу в бренное тело, назад её не выдуешь без того, чтобы не погубить хлипкой оболочки. Его, небожителя, мало беспокоили земные переживания, он был выше этого.

- Ладно, что было, то было, - пробормотал насупившийся Немчин, - я верю, что у тебя не было другого выхода для спасения, но за всё приходится платить. Пойми: в разведке нет места жалости, договорённости и эмоциям, всё подчинено практической выгоде, результату, достижение которого оправдывает любые затраченные средства, физические или моральные. Цена всему – свобода и, часто, жизнь. А ты по дурости отдал все секретные сведения, не оставив себе ничего для последующего торга, и тем подписал приговор: много знаешь и, значит, опасен больше, чем полезен. И ещё: кого бы ты ни предал – русских, немцев, турок, зулусов, ты - предал и, значит, доверия не заслуживаешь. Сдачу агентуры, своей или чужой – без разницы, в разведке не прощают. Извини за резкость, но лучше тебе знать правду, если хочешь выжить.