Вода по океанским меркам была теплая, но первым и главным ощущением Оливии был холод. Потом она привыкла и поплыла.
Ветер, видимо, дул со стороны Кинмена. Волны были не сильные, но набегали со многих сторон сразу, так что на миг сталкивались в огромные пирамиды воды. Оливия старалась держать направление по луне и плыть, плыть, плыть. Больше всего ее страшило, что какое-нибудь неведомое океанское течение унесет их в открытое море; и впрямь, поднимая голову над волнами, чтобы взглянуть на огни острова, она видела, что они не столько приближаются, сколько смещаются вбок. Оливия родилась и выросла в Британии и с младенчества впитала множество понятий, связанных с морем. Она знала термин «стояние воды» и догадывалась, что именно это происходит сейчас: отлив уже закончился, а прилив еще не начался, и вода почти не движется. Однако в море здесь впадает множество рек, и они создают прибрежные течения.
После нескольких приступов отчаяния она наконец сообразила, что они просто еще не так давно покинули лодку, а значит, надо плыть и не впадать в панику. И она, и Соколов часть времени для отдыха плыли на спине. Из такого положения Оливия и увидела вертолет, зигзагами летевший над морем ближе к Кинмену, чем к Сянъаню. Он прочесывал воду лучом прожектора. Очевидно, радары засекли лодку, и теперь их ищут. В первые мгновения Оливия почувствовала себя как на ладони, потом постаралась вообразить пилота над многими квадратными милями черной воды, чертящего по волнам тоненьким лучиком. Будь они потерпевшими кораблекрушение, ее бы сейчас охватило отчаяние: их ни за что не найдут! Так стоит ли тревожиться?
Соколов расстегнул спасжилет и опустился под воду примерно на полминуты. Потом вынырнул и, отфыркиваясь, объявил: «Метра три», – очевидно, имея в виду глубину. Его тон обнадеживал.
Минут через тридцать Оливия, погружая руку при гребке, задела за что-то пальцами и поняла, что может встать. Возможно, она давно плыла на глубине меньше метра.
Через мгновение она заглянула в изумленное лицо Соколова, плывущего на спине. Он подобрал ноги под себя и сделал рукой жест, явно означавший: «Пригнись, идиотка!»
Они посидели на корточках, высунув из воды только голову, и, насколько можно было что-нибудь разобрать в лунном свете, оглядели берег. У Оливии возникло чувство, будто она смотрит сквозь сломанные зубья старой расчески.
– Противотанковые заграждения, – объяснил Соколов. – На случай высадки десанта. Нам не страшны. Пока мы не в танке.
Юмор. У Оливии не было сил его оценить. Когда она после перестрелки и взрыва добралась с замотанной головой до квартиры, то собиралась забиться под одеяло и не вылезать долго-долго. С некоторым усилием и с помощью Соколова она заставила себя выползти в ванбу и отправить сигнал бедствия. Последние часы прошли на адреналине, но как только она почувствовала ногами дно и вышла из режима «плыви, или утонешь», наступила реакция. Оливия плюхнулась на четвереньки в прибойной полосе. Словно доисторическая рыба на вялых рудиментарных плавниках, она вслед за Соколовым выбралась на мелководье и дальше на песчаный пляж, огороженный мощными оборонительными сооружениями: двойным рядом торчащих из земли колючек. Ближе стало видно, что каждая колючка – железнодорожный рельс, вмурованный в бетонный блок и срезанный наискось, чтобы получилось острие. Из каждого блока торчала толстая скоба: видимо, их краном выгружали с баржи во время какого-нибудь давно забытого кризиса времен «холодной войны». Ржавчина источила колючки, ракушки обросли их густым мехом. Блоки стояли под разными углами. Соколов был прав: им это не помеха.
Метра через два после надолбов они оказались в области шестиугольных блоков, вдавленных в песок, – вероятно, для защиты берега от размыва; она тянулась неровной мостовой в обе стороны, сколько видел глаз (не очень далеко).
Дальше начинался самый обычный песчаный пляж. Только он шевелился под руками. Тысячи крохотных, как жуки, крабиков шныряли между тонкими, не шире карандаша, норками.
Соколов зашипел, и Оливия поняла, что забралась слишком далеко. Она распласталась на песке, радуясь возможности лежать и не двигаться, хотя ей было мокро и холодно. Соколов был в нескольких метров позади, на темных шестиугольных плитах, невидимый даже для Оливии, знавшей, где он находится.
Они пролежали несколько минут, всматриваясь и прислушиваясь. Оливия начала дрожать сразу, как вылезла из воды, и теперь ее била крупная дрожь. Зубы буквально стучали – впервые с тех пор, как ей исполнилось четыре года. Она открыла рот, чтобы прекратить лязг, и вгляделась пристальнее. В лунном свете впереди начинался склон, заросший низкой растительностью с желтыми цветами. Дальше темнели какие-то прямоугольные структуры. В нескольких сотнях метрах левее был маленький белый блокгауз, утыканный антеннами и прожекторами. Однако прожекторы в эту сторону не светили, так что если кто и высматривал двух беглецов, их бы все равно не увидели.
Удовлетворившись осмотром, Соколов по-пластунски добрался до границы песка и желтых цветов. Дорогу преграждал стальной трос, натянутый между столбиками. Соколов пролез под него. Оливия дернулась было следом.
– Погоди, – сказал Соколов.
Оливия осталась перед тросом.
Соколов оттолкнулся руками, сел на корточки, достал нож и воткнул в землю. Через несколько секунд вынул, сдвинул вперед и снова воткнул. И еще раз. И еще.
– Двигайся за мной след в след.
– Что это значит?
– Табличку прочти.
Сев на корточки, Оливия оказалась прямо перед красным треугольником на тросе. Там были череп со скрещенными костями и надпись: «ОСТОРОЖНО, МИНЫ!»
Интересно, мины не могут взорваться от того, что сильно дрожишь?
Соколов оставил сумку перед заграждением. Поскольку и сумка, и сама Оливия были не на минном поле, она протянула руку и вытащила оттуда свитер. Он промок, но шерсть все равно должна согревать. И впрямь, в свитере сразу стало намного лучше. Натянув сумку через ноги, Оливия пролезла под трос.
После этого они долго пробирались по минному полю – Оливии показалось, что прошло не меньше часа, прежде чем Соколов заговорил снова.
– Мины старые, – сказал он.
– Хорошо, – ответила она.
– Нет, плохо. Опаснее.
Поговорили, называется.
Возможно, почувствовав ее состояние, Соколов выдал следующую фразу:
– Ты могла бы позвонить?
– Мой телефон утонул.
Она потеряла его, пока плыла.
– Это хорошо.
Оливия мысленно согласилась. УОБ уже наверняка в ее квартире. Там не найдут ничего уличающего – только вещи Мэн Аньлань. Однако самое недолгое расследование покажет, что Мэн Аньлань – сфабрикованная личность. Полиция выяснит, что она снимала офис через улицу от эпицентра сегодняшней кутерьмы, и очень ею заинтересуется – в частности, будет ловить разговоры с ее телефона. Сейчас, когда они в другой стране, это вроде бы и не важно, и все равно незачем светиться без надобности.