Как обычно, настоящим плохим парнем в туре был Джон Бонэм. Поначалу это было забавно. Хотя ему и запретили водить машину в Британии, где он был пойман за превышение скорости «под воздействием», в Техасе он купил за 18000 долларов подогнанный под себя Корвет Stingray 1966 года (и часами сидел в нем с Китом Муном, ставшим резидентом и постоянным буяном Лос-Анджелеса, — вдвоем они просто дразнили двигатель, газуя). Джон также купил своему девятилетнему сыну миниатюрную ударную установку Ludwig, на которой учил его играть. «Не то чтобы он сильно хотел привести меня в музыкальный бизнес, — сказал мне Джейсон в интервью в 1990-ом. — Я думаю, он больше был заинтересован в том, чтобы я понял, что же он делал со своей жизнью. Он, бывало, получал удовольствие, наблюдая, как я постукиваю. Вроде „Вот он, мой мальчик!“» Плант рассказывал мне, что одним из его любимых воспоминаний было то, как Бонэм «стоял над Джейсоном с его маленькой ударной установкой, расположенной рядом с музыкальным автоматом. На Бонзо были узкие брюки и сиреневый пиджак, и он подбадривал ученика, сидевшего с высунутым языком, криками „Давай!“ Бонзо показывал ему The Isley Brothers, пока Джейсон не начинал стучать правильно». В статье того времени в журнале Melody Maker Бонэм выражал сомнения, что Джейсон пойдет по стопам отца. «Его невозможно ничему научить, — жаловался папа. — У него ужасный характер».
Однако на протяжении тура он был семейным человеком, полным смятения, и все сильнее демонстрировал свой дурной нрав, снова превращаясь в Зверя. Одетый в комбинезон подобно другу из «Заводного апельсина», с котелком на голове, Бонэм вел себя соответствующе, и зрители уже не забавлялись, а начинали испытывать раздражение. Теперь сопутствующие туру требования группы были разработаны до мельчайших деталей: Джимми настаивал, чтобы в его номере всегда, вне зависимости от времени дня и ночи, были задернуты шторы, свет давали бы черные ароматизированные свечи, а холодильник был заполнен выдержанным шампанским Dom Perignon. Другие члены группы отдавали предпочтение определенным восточным коврам, висящим на стенах, роялям, и, в случае с Бонзо, полноразмерному бильярдному столу. Ничто другое не волновало все сильнее терявшего ориентиры ударника — остальное, в большинстве случаев, вышвыривалось из окна. Он даже попытался разбить рояль на куски, достаточно маленькие для того, чтобы их можно было выбросить из окна его номера в Лос-Анджелесе. Слухи разлетелись, и в The New York Plaza теперь требовали депозит в десять тысяч долларов, перед тем как разрешить Бонзо хотя бы заселиться. Во время полета в Лос-Анджелес, пока у Планта был приступ гриппа, пьяный Бонзо испугал даже Коула с Грантом, которым пришлось сдерживать его, когда он попытался заставить одну из хорошеньких стюардесс Звездолета заняться с ним сексом. По пути в Детройт он выхватил стаканы из-под носа у испуганного представителя Atlantic Records и разломал их руками, размолов осколки о пол, затем встал и спокойно прошел в заднюю часть самолета. Однако в один из вечеров он понес заслуженное наказание, когда по пьяни напоролся на одного из охранников в The Rainbow — эксперта по карате, который своим ответом отправил его в госпиталь на остаток ночи. Не усвоив урок, Бонзо хотел подать в суд, но Джи разубедил его, чувствуя, что это может дать почву для большого числа исков от тех, кто пострадал от рук Зверя за все прошедшие годы.
«Это был алкоголь, — сказал Бив Биван. — Чем дольше длились туры, тем больше он пил». Имея жену, ожидавшую их второго ребенка — дочь Зои, — Бонэм не бывал дома чаще, чем когда-либо, и был склонен выплескивать свое недовольство на любого ничего не подозревающего незнакомца. «В этом нет никаких сомнений, — позже сказал мне Мак Пул, — успех только подпитал болезнь — ведь у него не было никаких тормозов, ничто не могло оттащить его от выпивки и всего прочего. И он не обладал самодисциплиной. К сожалению, Джон позволил выпивке и легкомыслию захватить свою жизнь».
Теперь дело было уже не только в выпивке. На сцене он начал держать у себя между ног пластиковый пакет с унцией кокаина, засовывая туда руки и во время игры пихая наркотик себе в рот и ноздри. После каждого выступления ребята из обслуживающего персонала аккуратно разбирали установку и трясли барабаны над собственными пакетами, куда падал весь кокаин, разбросанный Бонзо, который они позже делили между собой. Брайан Ферри, чья группа Roxy Music также была в городе, в одну из ночей находился с Бонэмом, когда тот брызгал слезами, сходил с ума и выл от собственного поведения. И Пейдж, и Грант теперь даже брали номера в отелях не на одном этаже с Бонэмом, а те эпизоды, которые двумя годами ранее заставили Джонса временно покинуть группу, теперь привели к тому, что он делал все возможное, чтобы дистанцироваться от, как говорил Коул, «хаоса и излишеств, которые, как он мог считать, ведут Led Zeppelin к падению». Часто во время тура Джонс украдкой подходил к Рикардо и говорил: «Вот мой номер телефона, по которому меня можно найти в следующие сорок восемь часов. Не говори никому — то есть реально, никому, — без крайней необходимости, как меня достать». Грант все сильнее бесился из-за этих регулярных отлучек. Но, как говорит Коул в собственном опубликованном труде: «Возможно, Джонси был умнее нас всех, сохраняя дистанцию, пока все оставшиеся постепенно тонули в зыбучем песке».
Отчасти из-за чрезмерных выходок Бонзо, отчасти ввиду мнений о Джимми как о замаскированном дьяволе, а также из-за самопровозглашенного Плантом статуса «золотого бога», как он однажды ночью хвастался в Звездолете Кэмерону Кроу, репутация Zeppelin теперь шла впереди них, где бы они ни появлялись. Обстановка вокруг них становилась все более буйной, и это никак не улучшало ситуацию.
«Парни Роберта — кем бы они ни были — не раз были готовы вырубить любого, кто проходил близко к группе, — с содроганием вспоминал Мак Пул. — Вся эта ситуация стала очень подозрительной. Было видно, что грядет беда». Более того, «парни» теперь были вооружены. Алан Кэллан в 1975 году объяснял, что это было следствием паникерства страховых компаний, которые на основании неоднозначной кражи в 1973-ем теперь настаивали на «охранниках у входа в каждый отель и гримерку… полицейском эскорте до места выступления и обратно». Впрочем, пушки стали носить не только нанятые громилы. И Коул, и Грант, как говорили, тоже иногда имели при себе оружие, не сильно скрывая это, а Бонзо, по свидетельству многих, однажды ткнул пистолетом в басиста Deep Purple Глена Хьюза, по пьяни обвинив его в том, что тот переспал с его женой Пэт.
Эйнсли Данбар вспоминает, как Коул наставил на него пистолет в Лос-Анджелесе. Приобретя некоторую известность со времен работы с Джеффом Бэком, когда он стучал для Фрэнка Заппы, Дэвида Боуи и Лу Рида, Данбар теперь основал группу Journey, будущих американских звезд, дебютный альбом которых должен был вот-вот выйти, и расположился в том же отеле, что и группа. «Это было весьма занятно, — говорит он мне по телефону из своего теперешнего дома в Калифорнии. — Они пребывали в Хилтоне в Санта-Монике и Уилшире, у меня тоже там был номер, и мы, бывало, веселились в округе и ходили на вечеринки. Вот тогда [Коул] и наставил на меня пистолет. Он хотел, чтобы я ушел, но оставил двух девушек, что были со мной. Так что я засадил ему по яйцам. Он развернулся и говорит: „Это было чертовски тупо!“ Я ответил: „Нет, тупо как раз то, что сделал ты. Если бы ты снес мне голову, тебе пришлось бы ого-го сколько всего объяснять“. Он просто приревновал, что со мной были две цыпочки — мы практиковали триолизм в моем номере. Но в то время Led Zeppelin возомнили себя королями, они носили с собой пушки, ну, вы понимаете… все это было более чем странно. Гангстеры прямо…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});