— Городская больница для бедных.
— А мерзкий район за рекой — сахарная фабрика, сплошные заводы? — Сиам указала на юг.
— Вот уж где вам не захотелось бы оказаться. Это там дети облили керосином скамейки в парке и сожгли стариков заживо.
— Как называется это место?
— Вильямсбург, район Бруклина.
Сиам умолкла.
— Вы здесь впервые? — с симпатией спросила администраторша, затягиваясь сигаретой.
— Да, — ответила Сиам.
— Не стоит горевать.
— Я и не горюю.
— Сперва может показаться трудно, но потом привыкаешь. — Она снова затянулась. — Как вы себя чувствуете?
— Сегодня утром был момент, когда мне показалось, что я не выдержу, — честно ответила Сиам. — Но сейчас все нормально.
— Вы попали сюда из-за любовной связи?
— Я бы не стала называть это связью.
— Это слово никому не нравится. — Администраторша докурила сигарету до фильтра, бросила ее на пол и затушила носком туфли. — Мне пора. — Она встала и ушла с крыши.
Сиам почувствовала себя униженной. Администраторша залезла ей в душу, просто чтобы скоротать время. Она бы с радостью отчитала ее, но помнила, что находится под подозрением и обязана сохранять спокойствие.
В десять вечера ночная сестра прервала ее глубокий сон вопросом, не желает ли она принять снотворное. Здесь поступали так всегда, чтобы не давать пациентам просыпаться среди ночи. Сиам сказала «нет» и снова уснула. В три ночи ее разбудил стрекот спрятанного под подушку будильника. Она вскочила и выглянула за дверь. Сестра сидела за своим постовым столиком в коридоре. Сиам оставила дверь открытой, чтобы слышать любое движение сестры. Она сняла парик, расколола волосы и причесала их так, чтобы сделать свою внешность менее узнаваемой. Услыхав звонок, она опять выглянула. По коридору скользнула длинная тень сестры — та поспешила в дальнюю палату, откуда раздавались стоны.
Сиам беззвучно затворила свою дверь и торопливо надела туфли. Потом заправила длинную ночную рубашку в трусы. Вынув из шкафа шубку, она шагнула к двери, просовывая руку в рукав. Она потянулась к дверной ручке, но ту уже поворачивали с противоположной стороны. На то, чтобы спрятаться, времени не оставалось. Она попыталась взлохматить волосы, но это было бесполезной уловкой. Дверь открылась. Перед Сиам предстал Монк. Он тихо закрыл за собой дверь. Сиам попятилась и оказалась в шкафу. У нее над головой загремели плечики. Она была застигнута при попытке к бегству, поэтому не издавала ни звука. У Монка блестели глаза. Ее смятение доставляло ему удовольствие.
Она вылезла из шкафа.
— Снимай шубу! — приказал он, вынимая руку из кармана.
На руке красовалась хорошо знакомая Сиам замшевая перчатка. У Сиам вызывал страх не столько Монк, сколько ее собственная покорность. Она сжала кулаки, собираясь с силами. Это был жест беспомощности, придававший ей еще более напуганный вид. Ее мутило от уверенного вида Монка.
— Я не буду повторять дважды, сука. Снимай шубу!
Она позволила шубе сползти с плеч на пол. Увидев на ней одну ночную рубашку, он осклабился и шагнул вперед, чтобы ее облапить. Она отпрянула. Ему понравилось, как испуганно она распласталась по стене.
— Наверное, ты по мне соскучилась?
— Я позову сестру.
— Чтобы запутаться в объяснениях? Даже если она поверит, тебе вколят слоновью дозу успокоительного.
Сиам набрала в легкие воздуху, чтобы заорать, но он опередил ее, зажав ей рот своей перчаткой. От невозможности дышать она попыталась его отпихнуть, но, не сладив с ним, закрыла глаза и опустила руки. Он убрал перчатку от ее рта. Она не возобновила сопротивления.
— Ложись в постель.
Она села на кровать.
— Раздевайся.
Она начала с туфель. Он расстегнул воротник рубашки и ослабил узел галстука. Сняв пиджак, отвернулся, чтобы повесить его в шкаф.
Она увидела его прилизанный затылок. От души размахнувшись, стукнула его по голове острым каблуком туфли. Он вобрал голову в плечи от боли, развернулся и, безумно вращая глазами, схватил подол ее рубашки. Ему на шею полилась кровь, он дотронулся рукой в перчатке до раны и зажмурился от боли.
Сиам снова размахнулась туфлей. На этот раз каблук вонзился ему в щеку. Он навис над ней с перекошенным ртом, но не издал ни звука. Рука в перчатке уже была занесена для жестокого удара. Но удара не последовало — его левый глаз мгновенно заплыл, побагровевшая щека раздулась. Он упал на кровать рядом с Сиам, в третий раз занесшей туфлю. Потом, слепо нашарив пиджак, пулей вылетел из палаты, волоча пиджак по полу.
Сиам перевела дух и дрожащими руками надела туфли. Больше всего ее удручала сейчас неуемная дрожь в руках. Тем не менее она взяла из шкафа шубку, надела ее и шагнула к двери. Каждый шаг давался ей с большим мучением. Пришлось упасть лицом на кровать и подождать, пока утихнут судороги, вызванные приступом ненависти.
Придя в себя, она вытерла глаза руками и опять приблизилась к двери. Сестры нигде не было видно. Сиам на цыпочках двинулась к запасной лестнице. Темные ступеньки привели ее в подвал, оттуда — на задний двор. Погремев мусорными баками, она выбралась на широкую улицу. Главный вход в санаторий находился где-то сбоку от нее. Она пустилась бегом по темной улице.
Глава 46
В спальне Доджа пронзительно звонил телефон. Жена Доджа, спавшая в комнате напротив, заткнула уши, чтобы не проснуться окончательно. Когда число звонков превысило обычное, Джулия заставила себя подняться. Светящиеся зеленые стрелки на часах показывали 3.30. Она медленно прошла по ковру и открыла дверь. Звонки стали оглушительными. Она нахмурилась и заглянула к нему в спальню. Рядом с кроватью горела лампа, простыни были аккуратно отвернуты, но он так и не появлялся. Она закрыла дверь, чтобы заглушить звон, и вернулась к себе. Звонки продолжались. Она упала головой на подушку. Звон смолк. Джулия прижалась лицом к подушке, чтобы успокоиться и насладиться целительной тишиной.
Спустя всего минуту телефон возобновил свое неистовство. Она сорвала трубку и крикнула:
— Хватает же вам совести…
— Это Гарланд. Простите, что разбудил вас, Джулия. Мне необходимо связаться со Стью.
Спокойный голос Твида заставил ее сесть в кровати.
— Его нет. Вы звонили в «Редженси»?
— Он больше не снимает там номера.
— Любопытно. — Она рассеянно взяла с тумбочки стакан воды и сделала глоток.
— Мне очень жаль, что я вас побеспокоил. — Ее молчание свидетельствовало, что он по оплошности сказал нечто, чего не следовало говорить.