сами, каждый тесть должен был получить зимой, так чтобы молодые люди смогли откупиться шкурами.
Но, как только дело было решено, Олаф Летняя Пташка заявил, что хотел бы теперь выслушать историю, которая была обещана им, о том, как Орм заставил Гудмунда пойти на попятную. Все оживились, и сам Угги поддержал это предложение.
— Всегда полезно послушать поучительную историю, — сказал он, — а эту я ещё не слышал. Быть может, Гудмунд предпочёл бы, чтобы мы ничего не услышали, но ты должен помнить, Гудмунд, что ты сам своим поведением толкнул нас на это. Если ты хочешь рассказать эту историю сам, то рассказывай, а Орм Тостисон, без сомнения, напомнит тебе те мелочи, которые ты уже позабыл.
Гудмунд рассвирепел и принялся реветь. Это была его старая привычка, когда он впадал в гнев, и именно благодаря ей люди прозвали его Грозным. Он наклонил голову, содрогнулся всем телом и, размахивая кулаками, заревел как оборотень. Он надеялся, что люди примут его за берсерка, и в молодые годы ему удавалось так устрашить многих, но теперь уже никто не покупался на это, и, чем больше он ревел, тем громче хохотали собравшиеся.
— Я — опасный человек, — сказал он, — и тот, кто задевает меня, не уходит безнаказанным.
— Когда избранный вождь нарушает мир на тинге, — промолвил Токи, — угрозой или бранью, пьяными речами или предумышленными обвинениями, он должен быть присуждён к выплате… Я забыл, сколько именно, но, без сомнения, здесь найдутся люди, которые напомнят мне точную сумму.
— По законам тинга он должен быть выведен за пределы огороженного круга для вождей и законоговорителей, — подсказал Сони. — А если он будет сопротивляться или попытается вернуться обратно, он должен поплатиться за это своей бородой. Таков древний закон.
— Лишь дважды в моей жизни на моих глазах вожди лишались своей бороды, — задумчиво сказал Угги, — и ни один из них не прожил долго, ибо не вынес такого позора.
Многие рассердились на Гудмунда не потому, что он ревел на них, на что никто не обращал внимания, но потому, что слава, которую они добыли, стоила им много серебра, и теперь они винили во всём Гудмунда. Поэтому они гневно закричали, чтобы он покинул тинг, поклявшись, что иначе они лишат его бороды. У Гудмунда была очень красивая борода, длинная и мягкая, за которой он ежедневно тщательно ухаживал. Поэтому он уступил их требованиям и покинул тинг, не желая подвергать опасности бороду. Но, уходя, он пробормотал:
— Тот, кто задевает меня, не уходит безнаказанным.
Орма призвали рассказать историю о его первой встрече с Гудмундом и о том, как он убедил его пойти на попятную. Рассказ развеселил собрание, и большинство людей одобрительно шумело, но сам Орм был не очень доволен, что ему приходится пересказывать всё это, и закончил он тем, что ему теперь придётся всё время быть начеку, ибо Гудмунд попытается ему отомстить.
Итак, трудное дело о краже женщин было удачно завершено. Многие добыли себе славу в этом деле, но все согласились между собой, что наибольшей похвалы заслуживают Олаф Летняя Пташка и Орм из Гронинга.
С самого первого дня тинга Орм ожидал услышать обвинения от финнведенцев по поводу того, как он обошёлся с Остеном из Ори, или какие-нибудь объяснения по поводу двух отрубленных голов, которые были присланы ему в первый вечер. Но поскольку никто не вспоминал об этом, он решил сам узнать, способны ли они постоять за своего соплеменника, которому было нанесено оскорбление. Поэтому вечером, на третий день тинга, он отправился один к землянкам людей из Финнведена с самыми мирными намерениями, собираясь переговорить об этом с Олафом Летняя Пташка.
Тот радушно принял его, как и подобает вождю. Он расстелил овечьи шкуры и пригласил Орма сесть, предложил ему кровяной колбасы, кислого молока и белого хлеба и приказал слугам побыстрее принести его праздничный кувшин. Это был высокий глиняный кувшин с ручкой, с очень узким горлышком, на котором красовалась тяжёлая пробка из свинца. Всё было принесено и тщательно расставлено на земле перед ними вместе с кубками.
— На тинге ты ведёшь себя как предводитель, — сказал Орм.
— Плохо беседовать без пива, — ответил Олаф Летняя Пташка. — И, когда предводитель принимает предводителя, на столе должно быть что-нибудь покрепче, чем вода из ручья. Ты, как и я, много путешествовал, и, быть может, тебе доводилось уже отведать этот напиток, который редко предлагают гостям у нас на севере.
Он вынул пробку из горлышка кувшина и наполнил кубки. Орм кивнул, увидев цвет напитка.
— Это вино, — сказал он. — Римский напиток. Я пробовал его в Андалузии, где большинство людей пьют его тайно, ибо это запрещено им тамошним пророком. Затем я его пробовал однажды при дворе короля Этельреда в Англии.
— В Константинополе, который мы называем Миклагард, — промолвил Олаф Летняя Пташка, — этот напиток пьют все, утром и вечером, а особенно попы, которые смешивают его с водой и пьют втрое больше, чем кто-либо другой. Они считают его священным напитком, но я думаю, что пиво лучше. Добро пожаловать ко мне!
Оба выпили.
— Сладость вина приятна горлу, когда человек съел много кровяной колбасы с солью, — сказал Орм, — хотя я согласен с тобой, что пиво — самый лучший напиток. Но пора мне сказать, с чем я пришёл к тебе, хотя, я полагаю, что ты и без того знаешь причину. Я желаю знать, не посланы ли те две отрубленные головы, которые перебросили мне через ручей, родичами Остена. Эти головы принадлежат двум священникам, которые были у вас рабами. Я также желал бы знать, собирается ли всё ещё Остен убить меня. Если собирается, то он не имеет на то оснований, ибо я даровал ему жизнь и отпустил на свободу, когда он был в моей власти, после того как он проник ко мне в дом и замыслил отрубить мне голову, которую он посулил королю Свейну. Ты знаешь, что я человек крещёный и верю в Христа. Я же знаю, что ты считаешь христиан злыми людьми, ибо ты видел, что они творят в Миклагарде. Но