амфитеатра и ужаснулась.
– Они предназначены для Посредников разных цивилизаций? – спросила Помона. Ее голос прокатился эхом по залу.
– Для самых развитых из них, – кивнул Ти-Цэ.
– Мне ведь не будет нужно представать перед ними всеми?
– Не сегодня точно, – уклончиво сказал Ти-Цэ.
– Что?! – Даже за маской Помона видела его смущение: он явно не горел желанием обсуждать это сейчас и заставлять ее беспокоиться еще больше.
– Это произойдет еще не скоро. Вам не о чем волноваться.
– Не о чем?!
– Помона, возьмите себя в руки…
Помона уже опустилась на один из стульев с высокой спинкой у круглого стола, чтобы не рухнуть, но тут же вскочила на ноги вновь и нервно разгладила где могла лавандовую мантию: за дверью послышались нарастающие шаги трех конечностей. Двух тяжелых ног и, может быть, трости.
Ти-Цэ подошел к Помоне и встал подле нее. Своим могучим ростом он подобно каменной стене отгораживал ее от подстерегшей неизвестности, за что она была ему сердечно благодарна.
Шаги все приближались, пока не застыли на мгновение прямо по ту сторону двери. На секунду воцарилась такая тишина, что Помона услышала стук крови в голове и шипящее дыхание из прорезей намордника Ти-Цэ. Помоне казалось, что, если они простоят так еще хоть секунду, то она выскочит за дверь, собьет с ног Старшего и воспользуется суматохой, чтобы сбежать. Более того, каждая ее мышца напряглась, словно и впрямь готовилась к марш-броску до долины, но ее ноги намертво вросли в пол.
Дверь приоткрылась, пропустив вперед тень стоящего за ней йакита; сердце Помоны ушло в пятки. А когда она наконец распахнулась полностью, порог зала переговоров переступил сам постукивающий об пол посохом йакит.
Он был очень широк и слегка сутуловат в плечах, но подтянут и удивительно крепок для своих лет, так что даже тусклая седина по всему телу на первый взгляд казалась недоразумением. На посох при ходьбе он не опирался – таскал для виду, из тех же побуждений, из которых Ти-Цэ надевал намордник. Его служебная мантия была цвета высокопробного золота, а пресс опоясывала вишневая лента, словно в дань молодости и минувшим служебным годам. Поверх нее обнаружился стандартный набор каждого йакита – сушеные травы в мешочках на привязи, маленький мешок с родной землей, далеко от которой ему приходилось бывать продолжительное время. Здесь же была и двойная окарина, старая, но чистая, без потертостей – инструмент любящего хозяина.
Маску Старший не носил, и Помона смогла хорошо рассмотреть его лицо. Помимо черт, присущих всем йакитам, его лик был пропитан мудростью и опытом тысяч прожитых дней, но не обошлось и без плотского изъяна – фирменной печати старости. Так, его тонкие губы были испещрены сетью морщин и словно отчаянно просили влаги, а веки отяжелели настолько, что снизу чуть шире приоткрывали мелко дрожащие глазные яблоки. Но, несмотря ни на что, он был и оставался олицетворением ума и жизненной силы. Помона с трудом удержалась от глубокого поклона в его сторону.
…А вот Ти-Цэ своих эмоций не сдерживал. К крайнему удивлению Помоны весь он так и затрепетал, словно и не было тех славных дней, когда он обрел внутренний покой. Ти-Цэ растерял весь свой важный вид, который по крупицам собирал всю последнюю ночь, и воскликнул:
– Наставник!
Помона резко обернулась на него, но Ти-Цэ был слишком взволнован, чтобы ответить на ее взгляд. Он в замешательстве то склонял голову, то чуть приседал на одно колено. Ноги Помоны от этого зрелища тоже заходили ходуном. Она покраснела: совсем растерялась и не могла решить, как подобает приветствовать Старшего ей.
Наконец, Ти-Цэ определился – опустился на одно колено и замер. Старший слегка удивленно смотрел на йакита. Он подошел ближе к Ти-Цэ, попытался ни то приглядеться, ни то принюхаться к склоненному затылку мужчины внимательнее. Помона от охватившего ее любопытства позабыла на время все свои страхи: Ти-Цэ и сам не знал, что Наставник сменил род деятельности. И конечно, Помона тоже подумать не могла, что увидит воочию главного героя рассказов Ти-Цэ.
– Наставник, – прохрипел Ти-Цэ снова при его приближении и пригнулся к своему колену еще ниже.
Старший остановился, наклонился, чтобы достать до затылка Ти-Цэ рукой… и дал ему оплеуху такой силы, что йакит едва не завалился на бок. Он взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, но тут же обхватил ими звенящую голову. С широко вытаращенными глазами Ти-Цэ отскочил к обескураженной Помоне.
– Я давно уже не Наставник, а Старший! – гаркнул он. – А ну иди сюда и поприветствуй, как подобает, позорник.
– А… Простите… – поторопился с поклоном Ти-Цэ, но что-то в его голосе выдавало улыбку.
Помона неуверенно переводила взгляд с гордо приподнявшего подбородок Старшего на низко склонившего голову Ти-Цэ. Наконец, провожатый выправил плечи, и Помона не смогла удержать смешок: матерый йакит оказался ниже Ти-Цэ на дюйм или два. Последний тоже это заметил и прошептал Помоне одними губами:
– В детстве он казался мне больше.
– Что ты сказал, щенок? – повысил голос старик.
Помоне пришлось накрыть ладонью бессовестно растянувшиеся губы, да и Ти-Цэ, который оставался в плечах уже, разница в росте подняла настроение. Даже голос Старшего, который звучал грозно, словно его горло множество раз было разорвано криками и столько же раз заживало опять, не мог заставить их посерьезнеть.
– А ведь ты был у меня в воспитанниках? – прищурился Старший. – Цэ-Ти, так тебя зовут, кажется?
– Очень забавно, Наставник, – буркнул Ти-Цэ с обиженной улыбкой.
Теперь, когда счет у них сравнялся, лицо Старшего смягчилось: он улыбнулся, а могучие плечи несколько раз высоко подпрыгнули от низкого хохота.
– Ну ладно, – заговорил он сразу тона на два теплее, – разумеется, я тебя узнал. Рад нашей встрече, Ти-Цэ.
– И я рад, Наставник.
– Да неужели? – вежливо вскинул брови он и указал ему за плечо. – Как спина?
– Со следами усвоенных уроков, – сказал Ти-Цэ.
– Хорошо, – вполне искренне порадовался за него Старший, – лишь бы действительно усвоенных. Хватка у меня ничуть не ослабла. Надо будет – напорю по старому знакомству, ты только пошли сигнал. Но в следующий раз, надеюсь, получу я его вовремя. – Он посерьезнел и выразительно посмотрел на Ти-Цэ. – Мне сообщили, что ты попросил передать мне сообщение из города три дня назад. Я прибыл бы еще вчера, но птица сбилась с курса.
Глаза Ти-Цэ в прорезях маски округлились.
– Давай обсудим это потом, – сказал Старший, – сейчас есть разговор поважнее.
Наконец старик повернулся к гостье всем корпусом. Он улыбнулся ей такой мягкой улыбкой, какой мог улыбаться только отец множества дочерей, и так искренне, что Помона растаяла окончательно. Она нашла в себе силы приосаниться и улыбнуться мудрецу в ответ.
– Итак, – произнес он ласково, – передо мной Помона, так ведь?
– Да.
– Посредник человечества, значит?
– Ну… вроде того.
Старший низко хохотнул и чуть склонил голову, разглядывая ее. Помона почувствовала, как ее щеки наливаются