За всё, что мы не прочь…
Грань между поставленным над людьми предводителем и вздёрнутым на показ висельником тонка до ужаса. Когда Утроба взобрался на пустую клеть, произнести короткую речь, пришлось признать — чувствовал он себя скорее последним. Перед ним раскинулось целое море лиц. Круг Героев набит людьми до краёв, и ещё великое множество теснится снаружи. Не утешало и то, что карлы Чёрного Доу были самой мрачной, злобной и, видимо, самой мощной дружиной, какая только сыщется на всём Севере. А могучих воинств на Севере до хрена. Пожалуй, их не в пример сильнее манили насилие, разбой и резня, нежели чьё-либо представление о правильном, и плевать они хотели, кто там собрался им его насаждать.
Утроба был рад, что неподалёку от клети стоят с суровыми лицами Весёлый Йон, Поток и Чудесная. Ещё больше он радовался, что вплотную к ней стоит Вирран. Тяжёлой стали в Отце Мечей хватит придать веса любым словам. Он помнил, что объяснял Тридуба, когда сделал его своим вторым. И постарается быть для них не возлюбленным, а командиром. Командиру же в первую очередь требуется, чтобы его боялись, а уж потом — любили.
— Воины Севера! — взревел он вместе с ветром. — Коли вы не слыхали, Полноги умер, и Чёрный Доу поставил на его место меня. — Он выбрал самого большого, мерзкого громилу с наиболее насмешливым во всей толпе видом — мужика, судя по внешности, бреющегося топором, и покачнулся в его сторону. — Для того, чтобы все, блядь, делали то, что я скажу! — зарычал он. — Вот такая теперь у вас работа. — Он нависал над ним достаточно долго, чтобы дать понять — он ничего не боится, пускай даже противоположное ближе к правде. — А следить, чтобы все были живы — моя. Есть серьёзное мнение — я не везде добьюсь успеха. Мы на войне. И всё же, опустить руки меня война не заставит. И, клянусь мёртвыми, не заставит и вас.
Они топтались на месте, далеко не убеждённые ни им, ни в нём. Пора предъявлять заслуги. Похвальба в последнее время не составляла его сильную сторону, но тут не вручают наград за скромность.
— Меня зовут Кёрнден Утроба, и я названный уже тридцать лет! В былые дни я ходил вторым у Рудды Тридубы. — Это имя вызвало шелест одобрительных кивков. — У самого Скалы Уффриса. Я держал за него щит в поединке против Девяти Смертей. — Это имя вызвало оживление погромче. — После я дрался за Бетода, а теперь — за Чёрного Доу. В каждой битве, о которой вы, херомордые, слышали — я был и участвовал. — Он облизал губы. — Так что, скажу прямо — можете не волноваться, по плечу ли мне такое задание. — Пусть Утроба волнуется, что его кишечник не выдержит и опростается при всех. Главное — голос гремит всё также гулко и хрипло. Хвала мёртвым за голос, как у героя, пускай время и наградило его трусливыми потрохами.
— Я хочу, чтоб каждый из вас совершил сегодня правильный, добрый поступок! — проревел он. — И пока вы не начали ржать, а мне не пришлось вбивать мой башмак вам в сраку, я говорю не про погладить по головке ребёнка, и не про поделиться последней коркой хлеба с белочкой, и даже не быть отважней Скарлинга, когда в дело вступят мечи. Я говорю не о том, что надо изображать из себя героя. — Он мотнул головой в сторону обступавших их камней. — Пускай этим занимаются камни. У них потом кровь течь не будет. Я говорю про то, что вы будете стоять за своего вождя! Стоять за свою команду! Стоять за того, кто рядом с вами! И самое главное, я говорю про то, чтобы вы, ёб вашу мать, не дали себя убить!
Указав пальцем, он выделил Ручья.
— Смотрите на этого парня. Красный Ручей — вот его имя. — Глаза Ручья расползлись вширь, когда весь первый ряд душегубов повернулся к нему. — Вчера он совершил правильный поступок. Выстоял в доме, в Осрунге, пока Союз ломился в дверь. Слушался своего вождя. Держался своих. Не терял головы. Вернул в грязь четверых сволочей и выжил. — Возможно, Утроба малость разукрашивал правду, но в этом-то и цель всей речи, разве нет? — Раз уж семнадцатилетний паренёк выставил Союз из лачуги, то, думаю, здоровенные мужики с вашим опытом должны влёгкую спустить их с такой горы, как наша. И раз уж все знают, как богат Союз… не сомневаюсь, что они побросают много всякого, когда побегут вниз по склону, а? — Ну да, сейчас они захохотали, только в путь. Ничто так не действует, как раззадорить жадность.
— На этом всё! — выкрикнул он. — По местам! — И он спрыгнул на землю, слегка пошатнувшись на затрясшемся колене, зато, хотя бы устоял на ногах. Никто не хлопал, но вроде бы он сумел убедить достаточно многих из них не закалывать его в спину, пока не кончится бой. В общем-то наилучшее, на что можно надеяться в таком обществе.
— Хорошо сказано, — заметила Чудесная.
— Правда?
— Вот только слегка не уверена насчёт правильного поступка. Обязательно надо было про него говорить?
Утроба пожал плечами.
— Кто-то же должен.
— Утром до нас донёсся странный гвалт. — Полковник Валлимир строго взглянул на собравшихся офицеров и сержантов Его величества Первого полка. — Оказалось, то были отголоски налёта северян.
— Оказалось, кто-то серьёзно проебался, — буркнул Танни. Он всё понял сразу, как только с востока заслышался шум. Для проёба самый надёжный рецепт — армия, тёмное время суток и внезапность.
— На передовой возникла неразбериха…
— Опять объебались, — буркнул Танни.
— В темноте разгорелась паника…
— И снова, — буркнул Танни.
— А также… — Валлимир скорчил рожу. — Северяне похитили два наших штандарта.
Рот Танни распахнулся, отвис, но слов не нашлось. Над сбором пронёсся бормоток неверия — отчётливый, несмотря на колыхавший ветви ветер. Валлимир возгласом оборвал их.
— Враг захватил знамёна Второго и Третьего! Генерал Миттерик… — Судя по выражению лица полковника, тот с величайшей осторожностью подбирал слова. — Не рад.
Танни фыркнул. Миттерик не бывал рад даже в лучшие из времён. Какие последствия вызвало похищение из-под носа двух штандартов Его величества, оставалось только гадать. Наверно, если прямо сейчас ткнуть генерала булавкой, он взорвётся и разнесёт половину долины. Танни заметил, что стискивает знамя Первого как никогда крепко, и вынудил себя ослабить хватку.
— Что гораздо, гораздо хуже, — продолжал Валлимир, — вчера нам, по всей видимости, отправили приказ наступать, и этот приказ до нас не дошёл. — Форест сурово обернулся к Танни, но тому, волей-неволей, пришлось лишь пожать плечами. От Ледерлингена по-прежнему никаких вестей. Видать, он, совершенно добровольно, дезертировал. — К приходу следующего распоряжения уже стемнело. Поэтому Миттерик велит нам взяться за дело сегодня. Как только рассветёт, генерал поведёт сокрушительные силы штурмовать Клейлову стену.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});