Апартаменты Дэвида представляли собой двухэтажную квартиру, занимавшую два верхних этажа в небольшом особняке. Ожидая увидеть кавардак, свойственный холостякам, Лари была удивлена, обнаружив кругом порядок. При этом квартира не производила впечатление стерильной и необжитой.
Она бродила по комнатам п. знакомясь с домом, узнавала и самого Дэвида. На полу в большой гостиной лежал великолепный ковер, изготовленный индейцами племени навахо. Комната была обставлена мебелью в стиле старинных испанских католических миссий в Калифорнии. На стенах, окрашенных в цвет самана, висели огромные черно-белые фотографии плоскогорий, выполненные Дэвидом – внизу стояла его подпись. На втором этаже помещалась спальня, оформленная в цветах осени, кабинет викторианским письменным столом с убирающейся крышкой, лампами с зелеными стеклянными колпаками и попками битком набитыми книгами о политике и дипломатии. На одной из стен Лари увидела фотографии, на которых было нетрудно узнать Дэвида. Вот он в детстве вместе со своими родителями и двумя сестрами, на другой – в бейсбольной форме в колледже, потом – в Праге, на Вацлавской площади с несколькими коллегами и в группе дипломатов, окружавших Шарля де Голля. Было также несколько снимков, очевидно сделанных во время отпуска, где он был в обществе исключительно привлекательных женщин. Лари нравился мужчина с многогранными интересами, который жил в этой квартире, и она чувствовала себя польщенной, что он доверил ей ключи от своего царства.
Час спустя, к тому времени, когда Дэвид вернулся, она уже немного вздремнула и приняла душ. Они вышли сразу, как только он переоделся.
Дэвид повел ее в ресторан Харви, открывшийся в Вашингтоне незадолго до того, как Авраам Линкольн был избран президентом на первый срок. Время шло быстро, они рассказывали друг другу о том, как жили после расставания в Праге. Дэвид уехал из Чехословакии вскоре после ввода русских войск и продолжил свою карьеру на дипломатической службе в посольстве в Белграде. Позже он перебрался в Париж, где работал в составе делегации, которая вела мирные переговоры с вьетнамцами. В качестве прощение за эту работу было удовлетворено прошение Дэвида о возвращении его в отдел, занимавшийся вопросами, связанными с Чехословакией, и он получил свой теперешний пост. Дэвид выразил надежду на то, что в скором времени его снова переведут туда, где развиваются интересные события.
После такой биографии ее собственная жизнь за прошедшие годы показалась Лари скучной и непримечательной. Ее смущало то, что она так ничего и не достигла. Но Дэвид заметил, что ему уже тридцать шесть лет и он на десять лет старше ее.
– Готов держать пари, что в следующее десятилетие ты добьешься не меньшего, чем я, а то и большего.
– В следующем десятилетие ты, возможно, станешь государственным секретарем.
– Это было бы замечательно. Но для такого поста я буду недостаточно старым и седым. По правде говоря, рядовые служащие в нашем департаменте редко забираются на самый верх. Государственный секретарь – это политическое назначение. Думаю, будет совсем неплохо, если я стану послом. А ты? Где ты хочешь быть через десять лет?
Лари покачала головой.
– Мне страшно заглядывать так далеко в будущее.
Слова слетели с ее губ без раздумий. Она сказала не просто для красного словца – ее страх был реальным.
– Полезно иметь цель. Чего же ты боишься? – спросил он.
Лари допила остатки вина. Ее непроизвольное признание Дэвиду высветило перед ней то, что прежде она никогда так ясно не понимала.
– Ты должен когда-нибудь поехать в «Фонтаны», Дэвид туда, где я прожила первые восемь лет своей жизни. Даже несмотря на то, что коммунисты забрали многие его сокровища, и комнаты, где я жила, были лишь малой частью замка, когда я росла там, мне казалось, что нигде в мире не может быть дома прекраснее. В нем было что-то такое…
Она подняла руку и потерла пальцами друг о друга, словно пытаясь на ощупь почувствовать атмосферу.
– Могу только сказать, что для меня он был почти как живой. Только не смейся… но я ощущала, что этот огромный дом был частью меня самой. Каким-то сверхъестественным образом я понимала, что мое место – там. Приемные родители казались чужаками в «Фонтанах».
Лари посмотрела на Дэвида испытующим взглядом, боясь, что он сочтет ее смешной. Но в его глазах она увидела только сострадание.
– Поэтому я позволила себе мечтать. Я смотрела вперед, в будущее, когда дом станет моим. Более того, я воображала себя в нем счастливой… Оглядываясь в прошлое, я думаю, мои наивные мечты основывались на сведениях о тех людях, которым принадлежали «Фонтаны», пока их не национализировали – об отважном герое и красавице актрисе. Они представали передо мной возлюбленными из сказки… пока злой волшебник их не уничтожил своими чарами. Лари на время умолкла.
– Потом однажды я с ужасом обнаружила, что эта чары пали и на меня тоже. Я никогда не буду владеть «Фонтанами» меня забрали оттуда, как и тех влюбленных. Мне ничего не принадлежало – и, что еще хуже, я сама не принадлежала никому.
Лари пожала плечами, словно говоря, что это уже не имеет значения. Но потом прибавила:
– Вот почему я не заглядываю далеко в будущее. Может быть, я все еще под властью тех чар.
Дэвид взял ее руку.
– Чего бы ни стоило мне разрушить злые чары, я попытаюсь, ты знаешь это.
Лари улыбнулась ему. Ей так хотелось поверить в его преданность, но боль разочарования в Чеззе и фотографии женщин в квартире у Дэвида вызывали в ней настороженность. Она высвободила свою руку.
Но его не так-то легко было обескуражить.
– Не могу сказать тебе, сколько раз я думал о тебе с тех пор, как мы познакомились в Праге!
– Почему же ты только думал и не попытался встретиться со мной? – парировала Лари.
– У меня не было никакой возможности для этого. Я работал за границей. Я мог бы написать тебе, но… вспомни, ведь ты не особенно поощряла меня. Вернувшись домой, я был уверен, что тебя уже подхватил какой-нибудь принц из высшего общества.
– И та полагаешь, что я вышла бы замуж за светского льва?
– Твой отец из этого круга, он вырастил тебя в Ньюпорте.
Лари не могла опровергнуть предположение Дэвида полностью, ведь ее действительно влекло к Чезаре Даниели. Но ей хотелось объяснить ему его ошибку.
– Дэвид, по правде говоря… нет абсолютной уверенности в том, что Джин Ливингстон – мой отец.
И она рассказала ему о том, что узнала о двух мужчинах, любивших Кат в период, предшествовавший ее аресту.
– Значит, моя миссия заключается не только в том, чтобы отыскать Кат Де Вари. Мне нужно также повидаться с Милошем Кирменом, – заключил Дэвид.