– Мне повезло, что ты был здесь и узнал о моем звонке! И еще большая удача – что ты отвечаешь за дела, связанные с Чехословакией.
– Ну, нельзя сказать, что это большая удача. То, что меня вначале отравили в Прагу, было чистой случайностью. Дипломатов на младших должностях постоянно меняют, чтобы дать им представление о разных странах мира. Но когда мне пришлось выбирать регион специализации, я остановился на этом.
– Почему? – спросила Лари.
– Это может показаться странным, но и с этим связаны счастливейшие воспоминания моей жизни. Пока Пражская весна не закончилась трагически, то было волшебное время. Пережив ее, я в некотором смысле влюбился в этот народ, в его мужество и силу духа.
Он заколебался.
– Признаюсь, что очарование тех дней было связано с прелестной девушкой, которую я встретил. Мне хотелось стать ее рыцарем в сверкающих доспехах и помочь ей найти то, что она искала, ради чего проделала такой долгий путь.
Дэвид говорил искренне, и Лари с благодарностью посмотрела на него, взволнованная таким признанием.
– Прости меня, Лари. Я не для того так поспешно притащил тебя сюда, чтобы рассказать о несбывшихся мечтах молодого человека.
Она хотела что-то возразить, но он продолжал:
– Мне необходимо, чтобы ты сообщила мне все подробности, которые тебе известны.
– Вот письмо, – сказала Лари, протягивая ему конверт. Пока Дэвид читал, ее взгляд блуждал по кабинету. Как она заметила, ни на столе, ни на стенах не было фотографии жены и детей.
– Дама с единорогом, – произнес он наконец. – Это что – зашифрованное обозначение твоей матери?
– Так она была изображена на гобелене, который получила в качестве свадебного подарка, о котором упомянуто в письме.
Уайнэнт снова взглянул на написанные от руки строчки.
– Здесь говорится, что подарок в безопасности.
Теперь Лари вспомнила, что Дэвида не было в то время, когда она и Джин встретились с Фредди, и они не рассказали ему о существовании этого гобелена.
– Моя мама хотела, чтобы он достался мне, поэтому она попросила человека, дочь которого написала это письмо, спрятать его. Когда я была в Чехословакии, я видела гобелен. Разумеется, я не могла увезти его с собой.
– Полагаю, это гобелен Кирменов.
Его догадка удивила Лари, но потом она вспомнила, что именно Дэвид устроил для Джина визит к Милошу Кирмену в тюрьму.
– Представляешь себе его цену, Лари? Все самые лучшие гобелены Кирменов были изготовлены до Второй мировой войны. Коммунисты уничтожили их производство, поэтому стоимость гобеленов взлетела вверх.
– Мне говорили, что он может стоить несколько сот тысяч долларов.
– Да, десять лет назад. А сейчас, возможно, больше миллиона.
Лари отметила этот факт без всякой радости.
– Меня волнует не гобелен, Дэвид. Я с радостью забыла бы о нем, если бы можно было отыскать мою мать.
– Не сомневаюсь. Но гобелен – это путь к ней через человека, который прятал его. Если бы коммунисты узнали, что Кат скрыла от них бесценную вещь, они могли бы обвинить ее в краже государственной собственности.
Лари судорожно вздохнула, узнав о такой перспективе для своей матери: даже если ее когда-нибудь удастся отыскать в Чехословакии живой, она снова может быть предана суду.
– Поэтому мы должны быть крайне осторожны в выборе способа наших поисков, – продолжал Дэвид.
– Я так счастлива, что это дело оказалось в твоих руках. Дэвид.
Он помолчал.
– А как насчет Джина Ливингстона? Он не хочет помочь?
– Именно из-за контактов с ним моя мама попала в тюрьму, – ответила Лари, не скрывая своего гнева.
– Понимаю. Значит, ты ничего не сказала ему о письме.
– Я даже не собираюсь встречаться с ним, пока я нахожусь в Вашингтоне.
Лари размышляла над тем, не открыть ли ему другой долго скрываемый секрет, что Джин, может быть, вовсе не ее отец. Но ей не хотелось вызывать к себе жалость.
Дэвид снова взвесил значение письма.
– Язык такой запутанный, что слова могут относиться только к гобелену.
– Я понимаю. Но пока есть хоть малейший шанс, я должна что-то предпринять.
– Лари, я только хочу спасти тебя от слишком жесткого приземления, если твои надежды не оправдаются.
Она кивнула, показывая, что понимает его. Потом спокойно произнесла:
– Но ведь кое-что хорошее уже произошло, не так ли? Дэвид улыбнулся, поняв, что она ценит их встречу. Потом Лари слегка покраснела. Она не хотела, чтобы ее замечание прозвучало так кокетливо.
– Ну что ж, не буду больше отнимать у тебя время. Тебе, должно быть, нужно многое успеть до отъезда.
Дэвид тоже встал и взял ее руку, которую она ему протянула. И сразу же от его прикосновения по всему телу стало разливаться тепло.
– Лари… я уже все подготовил для поездки, и этот вечер у меня свободный. Разве ты когда-то не предложила мне перенести несостоявшийся обед на другой раз?
– Дэвид, я с удовольствием приняла бы твое приглашение, если бы могла. Но меня ждут в Нью-Йорке.
Это был вечер премьеры Доми. Он стал настаивать:
– В прошлый раз, когда мы отложили свидание всего лишь на двадцать четыре часа, нас разлучила целая армия – и десять лет.
Лари уже собиралась пообещать ему, что этого больше не случится, но тут поняла, что не ей давать такие обещания. Дэвид берется разгадать тайну. Кто может сказать, с какими опасностями ему придется столкнуться?
Если она останется на обед, то все равно успеет вернуться к полуночи, к позднему выступлению Доми.
– Хорошо, Дэвид. Я в твоем распоряжении.
Извинившись, он объяснил ей, что есть несколько «свободных концов», которые ему необходимо связать перед поездкой. Дэвид сказал, что может организовать для нее экскурсию по зданию или же он даст ей ключи от своей квартиры, чтобы она могла привести себя в порядок.
Лари обрадовалась возможности передохнуть после лихорадочной спешки. Она взяла у Дэвида ключи, а он посадил ее в служебный лимузин и отправил в Джорджтаун, живописный район, застроенный особняками в колониальном стиле.
Пока автомобиль ехал по Вашингтону, Лари думала о том, что именно в Джорджтауне поселился после своей второй женитьбы и Джин. У Лари еще не было случая познакомиться с его новой женой, хотя она видела фотографию Нелл Пэлленсан. Она и Джин были запечатлены вместе в своем новом доме в Джорджтауне. Их фотография была помещена в воскресном приложении к «Вашингтон Пост». Анита вырезала снимок и послала его Лари. Это было частью ее никогда не прекращавшейся кампании по наведению мостов между отцом и дочерью.
«Может быть, им нужен декоратор», – написала на полях Анита. Но Лари не была склонна вступать в отцом в контакт ни тогда, ни потом. Пропасть между ними переросла в эмоциональный вакуум.