Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На большой соседней ферме разводились маленькие породистые красавицы джерси. У нас разбежались глаза. Цены были жуткие. Сотни и сотни долларов за одну корову. Мы очень огорчились — цены были нам недоступны. Но вот управляющий показал нам несколько коров.
— Этих я могу вам продать, они у нас предназначены на убой.
— Но почему же? Они не молочные? старые?
— Нет, нет, они молодые и прекрасно дают молоко, только у них в крови «бруцелозис».
Мы не знали, что такое «бруцелозис».
— Это вредно для людей? — спросила Ольга. — У меня 12-летняя дочь.
— Нет, нет, это совсем не опасно для людей, но эти коровы часто не могут растелиться, у них мертвые телята…
Чудная была одна коровка с выпуклыми, большими, томными глазами и с курносым носиком. Мы сразу в нее влюбились и купили ее чуть не за 50 долларов.
Теперь у нас было уже вволю молока, масла, сметаны и творогу. Мы пили, ели эти молочные продукты и не подозревали, что мы могли сами заболеть «бруцелозисом», тем, что называлось у нас мальтийской лихорадкой, трудно излечимой, опасной болезнью.
А затем семья наша еще разрослась. Одна американка подарила нам чудную черную собачку — щенка шести месяцев — бельгийскую овчарку, которую мы назвали Вестой. Вместе с собачкой шофер привез от дамы меню собачки: полфунта мяса в день, два желтка, морковь, еще что–то. Одним словом, собачкины харчи были куда роскошнее, чем харчи, которые мы могли себе позволить; так что записку мы разорвали, собачку приняли с благодарностью и стали ее кормить Овсянкой, что нисколько не повлияло на живость и страстность ее натуры, и, как только ей минуло 9 месяцев, вся наша усадьба подверглась осаде десятков собачьих женихов всякого размера, пород и возрастов.
И теперь в лавочку, в Ньютаун Сквер, который находился от нас в полутора милях и где мы получали почту и закупали продукты, мы ходили уже в большой компании. Впереди, когда она бывала дома, шла Мария, за ней Веста тянула маленькую тележку, в которой мы возили продукты, за ней шла Ольга, я, и шествие замыкала корова. Пока мы делали покупки, корова стояла в углу леса, никогда не выходила на большую дорогу и терпеливо ждала. Обратно мы шествовали в том же порядке.
Мы были довольны своей жизнью. Материальные условия, лишения, физические трудности нас не пугали. Мы с Ольгой получили хорошую тренировку в Советском Союзе. Угнетали мысли о России.
«НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ!»
Не думать, только не думать. Не думать о России, о тех, кто там остался, о крестьянах, с которыми я была очень дружна, которых раскулачили, сослали в Сибирь только за
то, что они не были пьяницами, умели хозяйничать и со своими сыновьями работали и расширяли хозяйство. Только не вспоминать брата, родных, друзей… Касаться всего этого было так больно, как обнаженный нерв, который трогать, бередить нельзя.
Чтобы меньше страдать от всех этих мыслей и воспоминаний, надо было что–то делать, бороться… Но как? Мои лекции против коммунистов давали некоторое удовлетворение — я тогда еще наивно думала, что они на кого–то повлияют. Но этого было мало.
Я была очень счастлива, когда мои тюремные рассказы, написанные в доме у мисс Розэт Смит, появились в «Пикториал Ревью». Ейль Юниверсити Пресс приняло к печати мою книгу «Жизнь с отцом». Книга эта впервые была напечатана в Японии, и теперь она должна была появиться на нескольких языках и по–русски в журналах «Современные записки» и в «Последних новостях», издававшихся в Париже.
Круг наших знакомых постепенно увеличивался. Особенно близко мы сошлись с профессором музыки и пианистом Ал. Ал. Сваном и его женой. Сван преподавал в соседних колледжах и жил недалеко от нас. Через них мы познакомились с несколькими другими семьями.
В конце 1932 года всех нас, русских, потрясло известие о расстреле 1200 казаков, восставших на Кубани. Расправа была жестокая, убивали женщин, детей. 45 000 человек сослали на север…
— И напрасно вы молчите, с вашим именем можно выступить, и вашу статью напечатают, — говорили мне мои друзья. Особенно горячились наши русские знакомые Вороновы:
— Пишите, пишите, мы дадим американцам исправить английский перевод и поможем вам поместить статью в газеты.
Я взяла заглавие статьи, которую мой отец написал в 1908 году против смертной казни: «Не могу молчать». Вот выдержка из этой статьи:
«Когда в 1908 году царское правительство приговорило нескольких революционеров к смертной казни, из уст отца вырвался крик: «Не могу молчать». И русские люди подхватили этот крик в дружном протесте против смертной казни.
Теперь, когда на Северном Кавказе происходит жестокая расправа и когда тысячи казнены, а другие ежедневно ссылаются, и моего отца нет в живых, я чувствую, что я должна поднять свой слабый голос против этих злодейств, тем более что я работала 12 лет с советским правительством и видела, как на моих глазах террор увеличивался с каждым днем.
Но мир молчал. Миллионы были сосланы, многие умерли в тюрьмах или концентрационных лагерях на севере России, тысячи были расстреляны на местах. Большевики начали со своих классовых врагов, старых священников, просто верующих людей, профессоров, ученых, теперь они дошли до крестьян и рабочих. И опять мир молчит.
15 лет люди живут в рабстве, терпят холод и голод. Советское правительство обворовывает народ, отнимает у него хлеб и все, что он производит, и посылает это за границу, так как ему нужна валюта не только для того, чтобы приобретать машины, но также и для большевицкой пропаганды. А если крестьяне протестуют, прячут хлеб для своих голодных семей, расправа короткая — их расстреливают.
У русских людей нет сил терпеть это дольше. То тут, то там вспыхивают восстания. Тысячи голодных крестьян, бросая свои дома и хозяйство, бегут с Украины, где им грозит голодная смерть.
Что же делает советское правительство? Издает декрет о высылке сотен и сотен тысяч людей из Москвы (одну треть всего населения) и карает восстающих крестьян и рабочих пулями и ссылками. Даже времена Иоанна Грозного не ведали таких жестокостей. И теперь, когда казаки, населяющие юг России, взбунтовались, советская власть организовала страшное, неслыханное по своей жестокости истребление целого народонаселения. Целые семьи казаков были расстреляны. 45 000 людей, с женами и детьми, — были сосланы, по приказу Сталина, на верную гибель в Сибирь.
Неужели и сейчас мир будет молчать? Неужели и сейчас правительства будут спокойно подписывать торговые договоры с большевицкими убийцами, укрепляя таким образом их положение и подрывая собственные страны? Неужели Лига Наций будет спокойно обсуждать вопрос о мире всего мира с представителями власти, главная цель которой — мировая революция, основанная на терроре и потоках крови? Неужели возможно, чтобы такие идеалисты–писатели, как Ромен Роллан, который так тонко понял души двух величайших пацифистов нашего времени, Ганди и Толстого, и другие, как Андре Барбюс или Бернард Шоу, будут продолжать хвалить социалистический рай? Неужели они не понимают того, что они несут ответственность за распространение этой заразы большевизма, которая грозит разрушением и гибелью всему миру? Неужели возможно, что люди до сих пор верят, что кровавую диктатуру группы людей, стремящихся уничтожить мировую культуру, религию и мораль, можно назвать социализмом?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- КОСМОС – МЕСТО ЧТО НАДО (Жизни и эпохи Сан Ра) - Джон Швед - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Татьяна Сухотина-Толстая - Биографии и Мемуары