– Любовь моя, открой мне маленький секрет, – тихо сказал он. – Зачем ты пригоняешь из Антверпена корабли, нагруженные испанским золотом, и как за все это платишь?
Елизавета шумно вздохнула. Лицо ее сразу побледнело, а с губ сошла улыбка.
– Вот ты о чем.
– Да. Об этом, – подтвердил Роберт. – Не лучше ли будет рассказать мне, что еще ты затеяла?
– Как ты узнал? Это же делалось в строжайшей тайне.
– Не важно. Меня опечалило другое. Оказывается, у тебя от меня есть секреты. Это после нашего обручения, когда мы стали мужем и женой.
– Я собиралась тебе рассказать, – торопливо заговорила Елизавета. – Эта Шотландия все выбила у меня из головы.
– Уверен, так оно и было, – холодно ответил Роберт. – Но если твоя забывчивость продлится до того дня, когда слуги казначейства начнут собирать по всей стране старые монеты и чеканить новые, не останусь ли я с кучей негодных денег? Что мне за них дадут? Горсть новых монет? Наверное, в твои замыслы входило втайне меня разорить?
Елизавета покраснела.
– Вот уж не думала, что ты хранишь свои сбережения в мелких монетах.
– У меня есть земли, которые я отдаю внаем. Увы, арендаторы не расплачиваются со мной золотыми слитками. Да и торговые долги я оплачиваю мелкой монетой. У меня целые сундуки доверху набиты пенсами и фартингами. Скажи мне заранее, на что я могу рассчитывать.
– На сумму, несколько превышающую их вес, – совсем тихо ответила Елизавета.
– Значит, компенсация пойдет не по номинальной стоимости? – оторопел Роберт.
Она покачала головой и пояснила:
– Мы будем изымать старые монеты и заменять их новыми. Грэшем давно об этом печется. Ты знал о его замыслах. Нужно чеканить новые монеты.
Роберт выпустил руку королевы и прошел на середину комнаты. Елизавета молча следила за ним, недоумевая, что предпримет ее любимый. Ей вдруг стало тревожно. Впервые в жизни она испугалась того, что о ней подумают. Нет, не о ее политике, а о любви.
– Роберт, не сердись на меня. Я вовсе не хотела тебя разорить, – сказала она, злясь на себя за слабость в собственном голосе. – Ты должен знать, что я никогда не допущу твоего разорения. Кто-кто, но ты не проиграешь из-за смены денег! Ты же занимаешь несколько высокодоходных постов. У тебя есть земли и владения. Наниматели будут платить тебе новыми монетами. Ты никак не можешь обеднеть.
– Ты меня просто удивляешь, – с плохо скрываемым раздражением ответил он. – Одной рукой даруешь мне милости, а другой – обманываешь меня. Не хочу говорить, как называются такие штучки, чтобы не оскорблять уши королевы грубыми словами. Неужели ты не подумала, что твоя затея обойдется мне в кругленькую сумму?
Она снова вздохнула.
– Я подумала, что такую затею нужно осуществлять в строжайшей тайне. Об этом нельзя было обмолвиться даже намеком, иначе люди сразу все поймут и начнут любыми путями избавляться от старых монет. Представляешь, что могло начаться в стране? Каково мне править, сознавая, что народ ценит английские деньги немногим выше мусора? Я устала слышать нарекания по поводу наших монет. Тебе ли не знать, что замена старых денег новыми никогда не делала людей богаче? Да, многие разорятся, но я была вынуждена пойти на этот шаг.
– Какое мне дело до тех, кто разорится? – раздраженно бросил ей Роберт. – Меня волнуют не собственные потери, а то, что у тебя есть от меня секреты! От своего мужа!
– Когда это начиналось, мы еще не были обручены, – виноватым тоном ответила Елизавета. – Конечно, я должна была тебе рассказать. Но из-за этой Шотландии… Ты помнишь, в каком состоянии я находилась.
– Хватит отговариваться Шотландией! Там теперь мир. Накрепко запомни: мы с тобой женаты и у тебя не должно быть от меня никаких секретов. – Роберт говорил жестко, как король, отчитывающий провинившуюся придворную даму. – А теперь, Елизавета, иди и оденься надлежащим образом. Когда вернешься, ты очень подробно расскажешь мне обо всем, что вы с Сесилом придумали и провернули за моей спиной. Я не позволю себя дурачить. Скрывать от меня что-то – все равно что изменить мне с другим мужчиной. Это называется «наставить рога», а я отнюдь не из породы рогоносцев!
Дадли спохватился и подумал, не зашел ли слишком далеко. Но Елизавета встала, готовая пойти к себе в спальню одеваться.
– Я пошлю к тебе фрейлин, – пообещал Роберт, обрадованный ее покорностью. – Потом у нас с тобой будет долгий и обстоятельный разговор.
У дверей спальни Елизавета задержалась и сказала:
– Прошу тебя, не сердись на меня, любовь моя. Я не хотела тебя обидеть, никогда не позволила бы себе намеренно так поступить. Ты же знаешь, каким тяжелым для меня выдалось это лето. Я тебе обязательно все расскажу.
Извинения королевы заслуживали награды. Роберт стремительно подошел к ней, взял ее руки и стал целовать пальцы.
– Ты – моя любовь. Мы друг для друга – истинное золото, которое никто и ничто не может испортить. Между нами всегда будет полнейшая честность и открытость. Только тогда я смогу помогать тебе и давать советы. Лишь в этом случае у тебя отпадет надобность советоваться с кем-то еще.
Она потянулась к нему, подставила губы для поцелуя и сказала:
– Так оно и будет, Роберт.
На обратном пути Сесил позволил себе завернуть в Бургли. Милдред встретила его с присущей ей сдержанной радостью. Серые глаза жены сразу подметили морщины на лице мужа и ссутулившиеся плечи.
– Ты выглядишь усталым, – коротко сказала она.
– Ехал на жаре по пыльным дорогам, – столь же лаконично ответил Сесил, ни одним словом не обмолвившись о нескольких своих путешествиях между Ньюкаслом и Эдинбургом и нелегких переговорах с Ранданом.
Сесил заранее предупредил жену о своем приезде, поэтому в просторной комнате, примыкавшей к спальне, его уже ждала лохань с горячей водой и чистая смена белья. Там же на столе стоял кувшин прохладного эля и лежал теплый, недавно выпеченный хлеб. Несколько позже, когда Сесил вымоется, переоденется, слегка подкрепится и отдохнет, Милдред велит подать обед, состоящий из его любимых блюд.
Спустившись к обеду, Уильям нежно поцеловал жену в лоб и сказал:
– Спасибо за все.
Она улыбнулась и повела мужа к столу, где уже ждали дети и слуги. Главе семьи полагалось прочитать молитву, предваряющую обед. Милдред была убежденной сторонницей Реформации и в быту строго придерживалась протестантских традиций.
Сесил прочитал краткую молитву, после чего приступил к трапезе. Затяжные обеды тяготили его при дворе, поэтому дома он старался сократить это время до разумных пределов. После обеда к нему подвели четырехлетнюю дочь Анну и поднесли малыша Уильяма. Он рассеянно благословил детей, а потом вместе с женой удалился в приватную гостиную, где их уже ждал весело потрескивающий огонь и кувшин эля.