стали различимы фигуры пробегающих мимо людей. Здесь Иоанну неожиданно представился случай убедиться в том, насколько удачно выбрал он свое новое обличье.
Он оказался перед богатым домом, на ступенях которого лежал человек в тоге, с расколотым черепом. Иоанн узнал и дом, и человека, вернее, то, что от него осталось. Это был сенатор Фигул, весьма почтенный, хотя и несколько самодовольный патриций, принявший смерть на пороге своего жилища.
Дверь была распахнута, из нее лился яркий свет. Слышны были женские крики. Внезапно из дома выбежала молодая женщина. Было видно, что она красива, хотя лицо ее было искажено рыданиями. Волосы, из которых были вырваны гребни и заколки, рассыпались по спине. Двое пьяных парней в грязных туниках рабов выскочили следом и бросились догонять ее. Они мчались прямо на Иоанна, и тот отпрянул в сторону. Девушка, бегущая из последних сил, внезапно увидела в дыму и во тьме мрачную фигуру, закутанную в белое, и остановилась в ужасе. Преследователи тут же настигли ее, и тогда, словно предпочтя насильников прокаженному, она перестала сопротивляться. Иоанн видел, как ее поволокли обратно в дом.
Этот эпизод добавил к картине еще один зловещий мазок. Очевидно, рабы начали примыкать к восставшим и нападать на своих хозяев. Однако тот факт, что рабы сенатора убили его, захватили дом и теперь насилуют женщин, не особенно потряс Иоанна. Зато он почувствовал настоящее облегчение, убедившись в том, насколько надежно защищает его наряд прокаженного.
Постукивая посохом и звеня колокольчиком, он торопливо продвигался к императорскому Арсеналу, встречая на своем пути все больше следов насилия. На улицах повсюду валялись камни, мусор и обломки. То здесь то там грабители вламывались в лавки и брали все, что могли унести. А чего не могли — рвали, разбрасывали, уничтожали. В темном проеме двери что-то колыхалось. Это был повешенный, судя по одежде — богатый купец. Ноги его были босы и покрыты ожогами, — очевидно, грабители, прежде чем повесить беднягу, пытали его раскаленным железом, дознаваясь, где тот прячет золото.
В одном месте Иоанн натолкнулся на перепуганного ребенка не старше двух лет, который сидел на темной пустой улице совершенно один и заходился отчаянным плачем.
Мимо него прошла толпа мародеров, которые орали пьяными голосами и громогласно смеялись. Многие из них были одеты на гуннский манер — в хитоны с непомерно широкими рукавами, — их силуэты напоминали крылья летучих мышей. У многих были бороды и усы — дань последней моде ювентов. Правда, у некоторых юнцов, только вышедших из подросткового возраста, растительность на лице была жидковатой, зато весьма впечатлял их вид — свирепый и воинственный. Несколько человек несли горящие факелы, а один отрубленную человеческую голову на шесте… Узнать ее было невозможно. Вероятно, это был один из воинов городской стражи, оставшийся верным своему долгу. Вся эта свора двинулась к Августеону, намереваясь сровнять его с землей.
Внезапно Каппадокийцу стало жутко. В толпе мелькнуло очень знакомое лицо. Неужели это Герон, сын сенатора Полемона, который был сослан императрицей? Значит, весть о мятеже достигла провинций и враги императорского дома слетались, чтобы принять участие в его свержении! В какой-то момент Иоанну показалось, что взгляд человека, который знал его более чем хорошо, проникает сквозь тряпье прокаженного. Однако раскрасневшийся от выпитого Герон обошел его стороной и ринулся дальше вместе со всеми, размахивая сыплющим искры факелом.
Наконец впереди показалась мрачная громада Арсенала. Здание еще было целым; перед ним собралась большая толпа. При свете многочисленных факелов Иоанн увидел, как идет раздача оружия и щитов. Тот, кто руководил этим распределением, был также хорошо знаком Иоанну — Сергий, бывший начальник эскувитов, которому он когда-то лично покровительствовал. На минуту прокаженный остановился, испытывая желание подойти и открыться своему бывшему протеже, а заодно и некоторым из его подручных, которых он также узнал, — среди них были представители как Синих, так и Зеленых. Но в этот момент Иоанн услышал, как кто-то хрипло выкрикнул его имя, и обернулся на крик.
На ступенях стоял оратор в алой накидке и со всей страстью обрушивал на головы собравшихся потоки брани, адресованной высшей власти:
— Юстиниан — гнусный тиран, смерть ему!.. Феодора… И этой шлюхе — смерть! Смерть им всем и всей их своре, купающейся в нашем поту и крови, и в первую очередь — надутому убийце и грязному негодяю Иоанну Каппадокийцу!..
Воплями одобрения и ненависти толпа заглушила оратора. Сергий и его люди также поддержали обладателя накидки аплодисментами.
Фигура прокаженного беззвучно удалилась. Теперь он окончательно понял, в какую бездну швырнула его судьба, — ведь оратор, только что призывавший предать его смерти, был одним из тех лизоблюдов, которых Иоанн много лет натаскивал, опекал и поддерживал деньгами.
Оставив позади Арсенал и мятежников, он поспешил по темной улице на запад. Защищенный от бунтовщиков, он был лишен всякой надежды на помощь со стороны мирных жителей, в страхе захлопывающих перед ним окна и запирающих двери на засовы. Дым становился все гуще, и он понял, что приближается к еще одному очагу пожара, зарево над которым становилось тем ярче, чем дальше он продвигался. Тем не менее он продолжал идти вперед, так как это был самый короткий путь к вратам Евгения.
Ему навстречу тек все густеющий поток беженцев: матери с младенцами на руках и детьми, цепляющимися за их юбки, мужчины, согнувшиеся под тяжестью узлов с нехитрым скарбом, старуха, прижимающая к себе собачку, и множество других несчастных, лишившихся крова. Проклиная их, он должен был остановиться на обочине и ждать, пока они пройдут. Затем он двинулся дальше. Наконец, завернув за угол, он увидел, откуда все эти люди. За площадью полыхал пожар, одна сторона улицы была сплошь в огне. Он неистово рвался из проемов окон и взмывал над крышами, распространяя вокруг волны невыносимого жара. Иоанн услышал треск рушащихся крыш и стен, отдаленные разрозненные крики.
Поначалу он решил было, что отрезан от цели своего путешествия, однако, заметив, что горит только одна сторона улицы, понял, что, если поторопиться, он мог бы благополучно миновать опасное место. Заслоняясь локтем от жары, он приблизился к пылающим домам. У одного из них стоял, заломив руки, невысокий человек, не обращая внимания на порывы раскаленного ветра и неотрывно глядя в огонь.
— Моя жена, мой ребенок! Они там, внутри!..
Иоанн равнодушно прошел мимо. Прижимаясь как можно плотнее к стене, он стал огибать опасное место. Человек бросился за ним, обливаясь слезами и, очевидно, не замечая хламиды прокаженного. Желая от него отвязаться, Каппадокиец ускорил шаг, но вдруг с ужасом увидел, что