Читать интересную книгу Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра - Кирилл Резников

У Мережковского хорошо получаются люди и события, удалённые во времени и пространстве, плод знаний, а не наблюдений. Он — великий книжник и эрудит, больше европеец, чем русский, и язык его, богатый, но без национального привкуса, идеально подходит для перевода. Не случайно Мережковского любили в Европе. В «Антихристе» органичны размышления Алексея, пересыпанная голландскими словами речь Петра, дневник фрейлины Арнгейм, но речь простых людей — книжная (часто церковно-книжная), хотя автор очень старается сделать её народной... И всё же « Антихрист» — роман большого писателя. Автор создал блестящую галерею литературных портретов: царевича Алексея, Петра, Толстого, Екатерины.

Пётр I в романе «Антихрист». Образ Петра раскрывается постепенно. Автор начинает исподволь, рисуя Петра, как его видели окружающие и что о нём писала в дневнике фрейлина Арнгейм. Мережковский хочет показать, что Пётр — богочеловек и чудовище. Начиная с внешности: «... царевич увидел знакомое, страшное и милое лицо», «с прелестной улыбкой на извилистых, почти женственно-нежных губах; увидел большие темные, ясные глаза, тоже такие страшные, такие милые». Увидел подбородок «с маленькой ямочкой посередине, такою странною, почти забавною на этом грозном лице». Царь прекрасен, когда устанавливает статую Афродиты: «Пётр был почти такого же нечеловеческого роста, как статуя. И человеческое лицо его оставалось благородным равно с божеским...» Но Пётр ужасен в гневе, когда лицо его искажает судорога. И всегда над людьми, особенно когда правит лодкой в затопленном Петербурге.

«... исполинский Кормчий глядел на потопленный город — и ни смущения, ни страха, ни жалости не было в лице его, спокойном, твердом, точно из камня изваянном — как будто, в самом деле, в этом человеке было что-то нечеловеческое, над людьми и стихиями властное, сильное, как рок».

В дневнике фрейлины Лрнгейм описана полярность Петра. Его стихии — огонь и вода; он любит зажигать фейерверки и жить на корабле. Пётр стремителен, ведь впереди столько дел, и укорачивает себе жизнь водкой. Дико застенчив и дико бесстыден: по словам лейб-медика, «в теле его величества — целый легион демонов похоти». Сочетает силу и слабость: герой Полтавы и трус, бежавший из-под Нарвы. Сентиментален и жесток. Жалеет ласточку, взятую для опыта, и издает указ о вырывании каторжникам ноздрей до кости. Сам себе штопает чулки, и сгноил горы строевого леса. Набожен: поёт на клиросе, сочиняет молитвы, обращается к Богу и кощунствует на шутовском соборе. Большой актёр — не поймёшь, где царь, где шут: «Он окружил себя масками. И "царь-плотник" не есть ли тоже маска...? И не дальше ли от простого народа этот новый царь в мнимой простоте своей, в плотничьем наряде, чем старые московские цари в своих златотканых одеждах?»

К раскрытию Петра «изнутри» Мережковский приступает ближе к концу книги. Сначала идёт описание дня Петра, заполненного трудами, без радости семейного очага, где он чувствует измену жены. Завершив день, Пётр едет отдохнуть на яхту. Но сон не шёл. Вспомнил, как сын перед цесарем называл его безбожником, как друзья Алексея ругали Петра «антихристом»: «Глупцы! — подумал с презрением, — Да разве мог бы он сделать то, что сделал, без помощи Божьей?» Припомнил, как Бог вложил ему в сердце желание учиться, как понял, что спасение России — в науке. Вспомнил, что Бог вёл его от поражений к победе. «И вот теперь... Бог отступил, покинул его. Дав победы над врагами внешними, поразил внутри сердца, в собственной крови и плоти его — в сыне».

Получив известие, что сын возвращается, Пётр обрадовался — Бог не оставил его. Но сразу придавила тяжесть — вспомнил слова свои в письме сыну: «обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели возвратишься». Как исполнить клятву? Ведь после его смерти сын всё разорит, погубит Россию! «Нет, хотя б и клятву нарушить, а нельзя простить». Стал на колени и начал молиться. Как всегда обращался к Отцу, а не к Сыну — не к Богу умирающему, а к Богу грозному. Но теперь будто в первый раз увидел скорбный Лик в терновом венце. Мысль изнемогала, как в безумии: «Простится или взыщется на нём эта кровь? И что, если не только — на нём, но и на детях его и внуках, и правнуках — на всей России?.. Наконец, опять поднял взор на икону, но уже с отчаянной, неистовой молитвой мимо Сына к Отцу:—Да падет сия кровь на меня, на меня одного! Казни меня. Боже, помилуй Россию!»

Алексей вернулся. Вскоре его обвинили в заговоре, судили и приговорили к смерти. Потом его пытали — подняли на дыбу и били без счёта. Петру всё казалось, что палач бьёт слабо. Он вырвал плеть и стал бить царевича сам: неумело, но со страшной силой. Отца остановил взгляд сына, он напомнил Петру взор тёмного Лика в терновом венце. Почувствовав на пальцах липкость крови, царь с омерзением отбросил плеть. Царевича сняли с дыбы, положили на пол; лицо его было светлое. Царь встал на колени, обнял голову сына. «Ничего, ничего, родимый! — прошептал царевич. — Мне хорошо, всё хорошо. Буди воля Господня во всём». Отец припал устами к устам его. Но взор сына потух. Пётр встал, шатаясь. «Умрёт? — спросил лейб-медика. — Может быть, до ночи выживет, — ответил тот». Врач оказался прав, царевич отошёл вечером.

Об историзме «Антихриста». Мережковский создал трагичный образ Петра, вызывающий смешанные чувства: отвращение и возмущение наряду с восхищением и даже жалостью. Проистекает это от двойственности Петра, его полярности. Подобных чувств и добивался автор. Но тёмная часть Петра у него перевешивает светлое начало. Историк Александр Каменский в статье «Реформы и их жертвы» (2007) пишет, что роман исторически точен. Мережковский хорошо изучил источники, и слова его героев — часто цитаты из документов XVIII в. В романе почти нет ошибок, а те, что есть, не могут повлиять на интерпретацию Петра и его эпохи, которую предлагает автор.

С историком можно согласиться, сделав оговорки. Первая: при внешней объективности Мережковский больше опирается на документы, соответствующие его взглядам (что допустимо для романиста). Это относится к предпочтению источников с большим числом погибших строителей Петербурга и стрельцов, лично казнённых Петром. Вторая: обаятельный образ Алексея создан писателем. Об Алексее известно меньше, чем о Петре, и автор домыслил его, вложив часть своего «я». Ведь между ними есть общее. Оба астеничны, однолюбы, глубоко религиозны и поглощены поиском Правды. Третья: в нескольких важных случаях писатель домыслил реальность в антипетровском ключе. Так маленький Алексей не мог подсмотреть, как Пётр пытает стрельцов. Придумана сцена избиения Петром Алексея до суда, речь царевича на суде и сцена, где отец забил сына до смерти.

В романе приведено донесение ганноверского резидента в Петербурге Вебера о смерти царевича: «В России когда-нибудь кончится все ужасным бунтом, и самодержавие падёт, ибо миллионы вопиют к Богу против царя». Здесь лежит главная причина неприятия писателем Петра. Мережковский ненавидел самодержавие. В статье «Грядущий хам» (1905) он писал о трёх лицах духовного хамства в России: самодержавии, православной казёнщине и хамстве, идущем снизу. Пётр в глазах Мережковского не только архетип самодержца, но губитель Церкви, заменивший её православной казёнщиной.

Больная Россия. В книге Мережковского «Больная Россия» (1910) собраны его историко-религиозные статьи. В первой статье, «Зимние радуги», писатель пишет о конце «всего петербургского периода русской истории». Во второй статье, «Конь бледный», восхищается одноименным романом о террористе, написанным неким В. Ропшиным, на самом деле эсером-террористом Борисом Савинковым. Россия действительно болела — болела ненавистью к самодержавию и жаждой разрушения. Болезнь гнездилась в среде интеллигентов — «совести России», но они вовлекали в свою ненависть рабочих и даже крестьян. Среди передовой интеллигенции — от почтенных либералов-кадетов до практикующих терроризм эсеров, — ненависть к царизму была персонифицирована. Ненавидели четырёх царей — Петра I, Николая I, Александра III и царствующего Николая II. Пётр открывает список ненависти, ведь в глазах общественности именно он заложил основы российского самодержавия.

6.5. ПЁТР I В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

 После крушения империи. 2 (15) марта 1917 г. Николай II подписал отречение от престола за себя и сына в пользу младшего брата Михаила. 4 марта от престола отрёкся Михаил — 300-летнее царствование Романовых кончилось. Через полгода либеральная интеллигенция и буржуазия лишились власти в результате переворота, устроенного большевиками, — ещё недавно небольшой группы партийных фанатиков, стремительно выросших в крупную партию, сумевшую повести за собой матросов Кронштадта, солдат и рабочих Петрограда и Москвы. Дважды за полгода Россию перетряхнули: распались власть и порядок, стало трудно с едой и страшно жить.