В XIX в. крупные державы, возглавляемые Великобританией, поддержали «больного человека Европы» отчасти для того, чтобы предотвратить такую опасную борьбу за ее территории. Попытка России после одержанной ею победы над Османской империей в 1878 г. отнять у нее приличный кусок владений в Европе и создать большую Болгарию, включавшую македонские земли, не удалась благодаря другим державам, которые вернули Македонию османам, оставив более маленькую Болгарию номинально под османским владычеством. Македония, в которой было велико христианское население, быстро скатилась к еще большей нищете, чем раньше, как из-за некомпетентности османских правителей, так и действий различных балканских христиан, проживавших за пределами Османской империи, которые только ссорились между собой и финансировали разные террористические группы, чтобы взбаламутить македонцев.
По соглашению 1878 г. Австро-Венгрия получила компенсацию на западе: ей было позволено оккупировать и управлять Боснией и Герцеговиной опять-таки под номинальным османским сюзеренитетом. Ей также было позволено держать войска в небольшом аппендиксе – санджаке Нови-Пазар, территория которого протянулась на юг от Боснии и Герцеговины. Это помешало Сербии соединиться с Черногорией на западе и дало Австро-Венгрии узкий коридор, по которому она могла поддерживать связь с Македонией – все еще османской территорией – и прокладывать коммуникации дальше на юг к Эгейскому морю. Новые территории были беспокойными с самого начала; Австро-Венгрии пришлось отправить туда значительное количество войск, чтобы подавить восстание боснийских мусульман, которые не хотели быть под властью христиан.
К концу века и Россия, и Австро-Венгрия признали опасность возникновения между ними конфликта из-за остатков Османской империи и в 1897 г. заключили договор об уважении территориального статус-кво на Балканах. Они также договорились о том, что не будут вмешиваться во внутренние дела существующих Балканских государств. Россия пообещала уважать права Австро-Венгрии в Боснии и Герцеговине. Наконец, эти две державы должны были вместе противостоять любой агитации против принципов, на основании которых было заключено соглашение. В 1909 г. Алоиз фон Эренталь – австрийский дипломат в Санкт-Петербурге – с оптимизмом написал министру иностранных дел в Вене Голуховскому, что Россия и Австро-Венгрия учатся доверять друг другу: «Без доверия развитие дипломатии на Балканах невозможно. Важно будет укреплять это доверие»[1126]. Он выразил надежду на то, что в конечном счете станет возможным прийти к соглашению о сферах влияния на Балканах, согласно которому Австро-Венгрия будет доминировать в их западной части, а Россия – в восточной, включая воды между Черным и Средиземным морями и сам Константинополь. События следующих нескольких лет, похоже, подкрепили его надежды. «Прошли те дни, – сказал министр иностранных дел России в 1902 г. Ламздорф, – когда Россия и Австро-Венгрия были на ножах друг с другом только из любви к балканским народам». В 1903 г., когда ситуация в Македонии еще больше ухудшилась, две державы подписали еще одно соглашение о совместной работе с целью оказать нажим на власти Османской империи, чтобы они провели очень нужные там реформы. На следующий год, когда Россия оказалась вовлеченной в войну с Японией, она подписала договор о нейтралитете с Австро-Венгрией, что позволило ей перебросить войска от их общей границы на восток[1127].
Однако в 1906 г. под нажимом своего племянника и наследника Франца-Фердинанда Франц-Иосиф сделал два важных назначения, которые положили начало новой, более активной политике Австро-Венгрии. Начальником Генерального штаба стал Конрад, а министром иностранных дел – Эренталь. Многие офицеры и чиновники, особенно более молодое их поколение, надеялись, что теперь Дуалистическая монархия прекратит свое медленное самоубийство и покажет, что все еще жива и сильна, что успехи во внутренних и иностранных делах будут способствовать созданию более сильного государства, так как достижения внутри страны и за рубежом сплотят жителей империи в их многонациональном государстве и саму династию. Обновленная Австро-Венгрия также могла стряхнуть с себя растущую и унизительную зависимость от Германии и показать, что является независимым игроком на мировой арене. И хотя эти двое договорились об общих целях, министр иностранных дел предпочитал использовать дипломатию, а не войну. Конрад, который постоянно настаивал на войне, позднее охарактеризовал Эренталя как «самодовольного, потворствующего своим желаниям простофилю, осуществляющего свои честолюбивые замыслы только в мелких дипломатических двусмысленностях и в поверхностно успешных предприятиях», и утверждал, что тот видел в армии зонтик, который следует оставлять в шкафу до тех пор, пока не пойдет дождь[1128]. Это, как и многое из того, что говорил Конрад о своих коллегах, было несправедливо. Эренталь был готов прибегнуть к войне, но только в случае абсолютной необходимости.
Новый министр иностранных дел был высок и слегка горбился, обладал тонкими, правильными чертами лица и близоруко смотрел из-под полуприкрытых век. Эренталь всегда выглядел утомленным, по словам Бюлова, который считал его «сдержанным, бездеятельным, почти апатичным»[1129]. Эренталь был на самом деле очень трудолюбивым и посвятил свою жизнь продвижению внешней политики Австро-Венгрии, успешно прослужив, помимо всего прочего, послом в России, где пользовался уважением. Подобно большинству своих коллег он был родом из аристократической семьи. «Наш дипломатический корпус, – сказал один штабной офицер, – похож на Китайскую стену. В него нет входа для людей из внешнего круга, которые не имеют к нему отношения»[1130]. Семья Эренталя была представительницей чешской знати, которая поднялась по общественной лестнице благодаря государственной службе. (Его враги любили подчеркивать, что у него буржуазные предки, может быть даже евреи.) Однако он далеко не был чехом в смысле лояльности; подобно многим представителям своего класса Эренталь был космополитом и оставался верен династии и Австро-Венгрии. Служа им, он был преданным, неискренним, двуличным и безжалостным. К его недостаткам следует отнести склонность чрезмерно все усложнять и неспособность следовать советам. Граф Леопольд Берхтольд – его коллега и впоследствии преемник – жаловался на его «ужасную черту – не видеть факты, которые не встраиваются в его сложный карточный домик»[1131].
И хотя Эренталь был большим консерватором и разделял антипатию, которую питало большинство представителей его класса к либерализму и социализму, он считал, что Австро-Венгрии нужно проводить реформы, если она хочет продолжить существование. Подобно своему наставнику Францу-Фердинанду он надеялся создать в империи Южнославянский блок, который как-то смягчит бесконечные трения между ее австрийской и венгерской половинами. К тому же новый южнославянский компонент империи выступит в роли магнита для южных славян на Балканах – в Сербии, Черногории или Болгарии и притянет их на орбиту Австро-Венгрии, быть может, даже вовлечет в империю[1132]. В иностранных делах он разделял твердое убеждение своих предшественников в том, что союз с Германией имеет решающее значение для сохранения Австро-Венгрии, и при этом также надеялся дотянуться через растущее размежевание в Европе до России и построить с ней более крепкие отношения. Он жаждал увидеть возрождение союза трех императоров – Австро-Венгрии, Германии и России для содействия установлению консерватизма и стабильности в Европе, которые он считал взаимосвязанными[1133]. За годы работы в Санкт-Петербурге он приобрел репутацию человека с прорусскими настроениями (чему способствовал, как утверждал Бюлов, любовный роман с прекрасной светской дамой)[1134] и предпочитал везде, где возможно, работать с русскими.
Однако при Эрентале Австро-Венгрия и Россия собирались серьезно рассориться – и, возможно, непоправимо – из-за судьбы маленькой и бедной провинции Османской империи – Боснии и Герцеговины в западной части Балкан. Политика сдерживания и сотрудничества на Балканах, существовавшая между двумя странами, была забыта, что привело к окончательному краху их обеих. То, чего они так давно боялись – вооруженного конфликта на Балканах, чуть не произошло в 1908 г., потом в 1912 и 1913 гг., и, наконец, в 1914 г. разразился конфликт, который втянул в себя большую часть Европы.
Нисходящая спираль развития Османской империи не позволила обеим державам устоять перед искушением подобрать трофеи. К тому же Австро-Венгрия, которая никогда не была колониальной державой, наконец заразилась инфекцией империализма, и некоторые ее политические деятели, включая Конрада, начали уже подумывать об обретении колоний – будь то на самих Балканах или дальше от дома – в Османской Азии. Россия, со своей стороны, начала поворачиваться к западу после поражения, нанесенного ей Японией в 1905 г., и Европа, равно как и реальные и потенциальные союзники на Балканах, были для нее теперь более важны, чем когда-то. Влияние в этом регионе было способом продемонстрировать, что Россия все еще великая держава. К 1907 г. договор с Австро-Венгрией о сохранении существующего положения вещей на Балканах начал расползаться, когда две державы не смогли договориться, например, о проведении реформ на османской территории – Македонии[1135].