был не похож, намного ниже. Такое ощущение, что женщина, ответившая на звонок, проспала два дня кряду и только проснулась.
– Вера?
– А, – сказала она.
– В смысле – “а”? – спросил Салли, уже раздражаясь. – Мне передали, что ты звонила.
– Чтобы сказать, что ты выиграл.
– Что выиграл? – опешил Салли, но Вера уже положила трубку.
Салли посмотрел на телефон, повесил трубку и направился к стойке, где Руб с Питером ели куриные крылья. Ни тот ни другой на него не взглянули, Салли вернулся к таксофону и снова набрал Верин номер. На этот раз она взяла трубку гудке на двадцатом.
– Что происходит, черт побери? – спросил Салли. – Не смей бросать трубку. А то я через пару минут сам к тебе заявлюсь. И не надейся, что Ральф меня выгонит, потому что он этого делать не станет.
– Я не питаю иллюзий, будто муж хоть раз в жизни заступится за меня. – В голосе Веры сквозила жалость к себе. – Тем более что его даже нет дома.
– Я его понимаю, – сказал Салли, не подумав, – впрочем, он и подумав сказал бы то же самое. На том конце повисло долгое молчание, и Салли добавил: – Так в чем дело, Вера? Ты не стала бы звонить, если бы не хотела со мной поделиться.
– Просто… – выдавила наконец Вера, голос ее смягчился, – я… так старалась… – Она всхлипнула.
Слезы бывшей жены не вызвали у Салли никакого сочувствия, он прекрасно помнил Верину склонность драматизировать. У Веры в любой ситуации, серьезной или не очень, всегда наготове истерика.
– А ты вообще не старался, – продолжала она, – и он выбрал тебя.
– Так мы о Питере, что ли? – наконец догадался Салли. Он был уверен, что речь пойдет об Уилле, и не сразу переключился.
– Ты выиграл, – повторила Вера, – но твой выигрыш ничего не стоит.
– Да ну тебя к черту, – ответил Салли, уже готовый бросить трубку.
– Пусть он тебе расскажет о своей бесстыжей шлюхе из Моргантауна.
– Питер мне ничего не рассказывает, – заверил Салли.
– Расскажет, – сказала Вера. – Вы два сапога пара. А меня он презирает.
– Ты не в своем уме.
Снова молчание. Видимо, грядет очередная истерика. А может, и что-то еще.
– Ты знаешь, каково это – терять любимых? Я-то знаю. Мне не впервой. Если я кого-то люблю всем сердцем, значит, рано или поздно обязательно потеряю.
– Питера ты не теряла, – заметил Салли. – И я ничего не выиграл. Даже не пытался.
– Этим ты его и сманил. – Вера всхлипнула. – Я люблю его так, что сердце рвется на части. А тебе на него наплевать, вот он за тобой и бегает.
– Знаешь что…
– Слышал бы ты, какой грязи наговорила мне эта шлюшка, – перебила Вера. – Мне казалось, из трубки идет вонь и оскверняет мой дом.
– Меня там не было, – напомнил Салли. – Я этого не слышал.
– Такое зловоние, – не унималась Вера. – А ведь я стараюсь содержать дом в чистоте.
– Еще бы.
– И вот что Питер в него притащил. Спрашивается, чего ради я старалась?
– Не знаю. – Разговор утомил Салли. – Окей, я вешаю трубку.
– Конечно, – сказала Вера, – беги.
– Пошла ты к черту.
– Радуйся, что можешь убежать, – продолжала Вера. – Радуйся, что тебе есть куда бежать. Мне вот некуда.
Руб и Питер сидели за стойкой, а перед ними высилась немыслимая груда куриных костей. Питер взглянул на Салли и, судя по выражению лица, догадался хотя бы отчасти, о чем именно разговаривали мать с отцом. Руб же плакал – отчего, Салли не понял и разозлился.
– Что с тобой, черт побери?
– Они острые, – пояснил Руб, перемазанный оранжевым соусом. Руки его до запястий были оранжевые, как и щеки, и кончик носа. Даже волосы.
– И пачкаются, как я посмотрю, – сказал Салли.
Даже у Питера руки были оранжевые, а уж он-то всегда ел аккуратно, Верино воспитание.
Руб уставился на свои руки, точно видел впервые, и принялся облизывать пальцы.
– Наверняка крылышки были вкусные, – сказал Салли. – А знаешь, как я это понял?
Руб посмотрел на него с любопытством – впрочем, любопытство у него вызывали все виды телепатии.
– Вы мне ничего не оставили.
Руб уставился на груду костей, точно высматривал крылышко, которое не обглодали бы дочиста, ничего не нашел и помрачнел.
– Он съел не меньше меня. – Руб указал на Питера. – Но на него ты почему-то никогда не сердишься.
– Я вообще ни на кого не сержусь, Руб, – ответил Салли. – Я всего лишь высказал наблюдение. Я заметил, что ты съел все крылья.
– Он тоже, – уперся Руб.
Салли невольно ухмыльнулся чудесной способности Руба поднимать другим настроение ценою своего собственного.
– Не пойми меня неправильно. Я рад, что ты плотно пообедал. Мог бы, конечно, и оставить мне хоть одно крылышко, но если ты был голоден, я рад, что ты съел всё.
Руб еще больше понурился. Голова у него была большая для его скромного роста, и когда Рубу было стыдно, голова его клонилась вниз. Питер вытирал салфетками руки и явно не стремился разделить с Рубом бремя вины; наклонившись к Рубу, он громко прошептал:
– Если уж он заговорил о том, что надо делиться, напомни ему, что те шесть сотен, которые нам заплатил Карл Робак, очутились в его кармане да так и остались там.
Это была правда, и Салли выдал им по две сотни. Руб аккуратно сложил купюры оранжевыми пальцами и убрал в карман рубашки.
– Почему вы смотрите на меня? – спросил Руб.
– Может, вернемся к работе?
– Ну ладно. – Руб сполз с табурета.
– Подожди нас минутку снаружи, – попросил Салли. – Мне надо поговорить с сыном.
Лицо Руба опять затуманилось.
– В следующий раз оставь мне крылышко, тогда я поговорю и с тобой, – пообещал Салли.
Руб ушел, и Питер заметил:
– Слишком уж ты с ним жестко.
– Он знает, что я не всерьез.
– Точно? – усомнился Питер.
– Точнее некуда.
Питер не ответил.
– Съезди-ка ты лучше к матери, – посоветовал Салли. – Она сама не своя.
Питер вздохнул, покачал головой.
– Из-за Уилла?
– Из-за тебя.
– Из-за меня? А я тут при чем?
– Откуда я знаю, черт побери? Я никогда не понимал твою мать. Правда, она сказала, что тебе звонила какая-то женщина из Западной Виргинии.
Питер закатил глаза:
– Господи боже.
– Твоя мать считает, что тебе, быть может, захочется рассказать мне об этом.
– Не захочется.
– Я ей так и сказал.
– Правильно сделал.
– Окей. Храни свои секреты. Все до единого. А я скажу тебе вот что. Мне надоело смотреть на твою надутую физиономию. Ты, наверное, скажешь, мол, я сам виноват, так мне и надо, но это не значит, что я намерен это терпеть.
Питер явно хотел возразить, но промолчал.
– Съезди к матери,