Читать интересную книгу Дикари - Роже Мож

— Я искал, — сказал Гонорий.

— Этого не всегда достаточно!

— Девушка, которую ты мне отдал, помогла мне.

— Она ничего не знала. Какая-то дуреха!

— Она видела лошадь, которую нанимали и которая помогла установить связь между Спором и тем юношей, который спрятан у тебя в подвале.

— Его там больше нет, — объявил Палфурний.

— А где же он?

— Он сел в барку, которая перевозит через знаменитую своими темными водами реку, в ту самую, в которую хотел посадить меня...

— Еще одно убийство! — воскликнул адвокат.

— Речь, конечно, идет об этом! — ответил хозяин дома. — Да ты и не знаешь, какого зайца вспугнул, написав это имя на своей табличке!

— То есть?

— Прежде всего я должен сказать, что заяц у меня в руках. — Палфурний направил свой указательный палец вниз. — В подвале, — уточнил он.

— Да что ты говоришь? — закричал Гонорий. — Ты выкрал Спора?

— И без всякого сопротивления. Он уверен, что никто не знает о его секретной связи с Лацертием, поэтому не предпринимает мер предосторожности. А так как он тоже любит удовольствия, то часто ночью отправляется в один отдаленный от городских кварталов дом, где актеры, молодые юноши и девушки, показывают очаровательные спектакли и к тому же приглашают зрителей присоединиться к ним, поднявшись на сцену. Его схватили, когда он однажды лунной ночью возвращался оттуда... Да пойдем же сядем.

Прервав свой рассказ, он повел посетителя к кушетке, с которой недавно поднялся. На нее он водрузился сам, к вулкану спиной, а молодому адвокату указал на стоявшее напротив кресло с сиденьем из слоновой кости.

— А какого высокого мнения люди бывают о своей внешности, — продолжал он. — Спор — высокий и красивый человек, с ухоженными руками, которого любят и юноши, и девушки, брюнет, несколько серебряных прядей в волосах лишь придают ему привлекательности. Для него нет ничего главнее его внешности, поэтому нам не пришлось даже к нему прикасаться, он сам нам все открыл. Должен сказать, что все происходило в подвале, где перед ним висело тело молодого человека, которого ты там видел. Душа была уже не с ним, она уплыла в барке, о которой я тебе говорил, но подвешенное к потолку тело давало пищу для размышлений. Теперь хорошенько слушай, Гонорий! — продолжал он, взяв посетителя за руку. — Твоя мудрость будет подвергнута испытанию, которого еще никогда не проходила... Так как Спор сказал мне, что ровно через пять дней интриги, которые Лацертий плел по велению Домициана, приведут к гибели Тита и его брат будет возведен на трон вместо него. "Следовательно, мой дорогой Палфурний, — добавил он, — ты в любом случае умрешь... " — «Не боишься ли ты, — тут же возразил ему я, — что я срочно поеду в Рим, чтобы предупредить Цезаря и сорвать тем самым ваши приготовления?» И знаешь, что он мне ответил?

— Да, — сказал Гонорий. — Он тебе ответил, что даже если ты живым доберешься до Рима и Тита, то последний не поверит ни одному слову твоего подлого доноса, который ты положишь к его ногам.

Лицо Палфурния выражало теперь уныние.

— Так ты рассуждаешь как он?

— А что может быть другое? Титу ты будешь отвратителен, так как явишься обвинять в братоубийственном грехе его брата, который моложе его на десять лет и которого он обожает до такой степени, что не замечает ни одного из его многочисленных недостатков.

Палфурний совсем повесил голову:

— Да, я тоже так подумал, как только пригрозил, что поеду в Рим... Тит, увы, добр! А доброта несовместима с удержанием в руках власти, особенно если речь идет о власти императора. Через пять дней весь Рим назовет Домициана именем Цезаря, и я умру по его приказу, несмотря на то что у меня столько гладиаторов. «Дай мне вернуться домой, — с иронией добавил Спор, — и спи спокойно еще по крайней мере четыре ночи. Никто не будет покушаться на твою жизнь раньше окончания этого срока». — «Так зачем же ты прилагал такие усилия, когда пытался убить меня тем стилетом, спрятанным в анусе?» — спросил я его. «Потому что приказ об этом мне был отдан уже давно, а вот точная дата покушения была еще тогда не установлена», — ответил он. Как ты видишь, у него есть ответ на любой вопрос, а я не могу больше ответить ни на что...

Закончив свой рассказ, Палфурний замолчал, а его собеседник был обескуражен таким неприятным развитием событий. Внезапно издалека послышалось глухое ворчание. По мере того как шум нарастал, все замолкло и в доме, и на улицах, и в садах, нависла странная тишина, умолкли даже птицы: это был страх города перед воспоминанием о гневе чудовища, у подножия которого он жил уже три века и которое разрушило его восемнадцать лет назад, поглотив при этом целые семейства.

Гонорий вопросительно посмотрел на хозяина.

— Вулкан! — бросил тот. — В любую минуту он может нас всех уничтожить... Вулкан в своих глубоких кузницах всегда поддерживает огонь, а мы здесь занимаемся нашими мелкими делишками и крупными удовольствиями...

Шум усилился, и в это время над кратером появилось ослепительное зарево. Палфурний и его гость, поднявшись со своих мест, увидели, как что-то огромное — несомненно, это были раскаленные каменные глыбы — взлетало в воздух. Потом наконец шум, сопровождавший это зарево, достиг их ушей: он поражал своей яростью.

— Что это, Палфурний? И часто так бывает?

— Часто? Да нет... Так было всего лишь раз после случившегося землетрясения. К тому же Плиний[103] не устает повторять, что земля трясется в одном и том же месте только несколько веков спустя. Теперь ты видишь, что за счастье жить в Помпеях надо платить страхом перед Везувием... — И он добавил, обернувшись к молодому адвокату: — Но если он как следует рассердится, то твой друг Сулла погибнет одним из первых, и тебе больше не нужно будет беспокоиться о пересмотре дела...

Гонорий посмотрел на хозяина дома с удивлением:

— Что ты хочешь этим сказать? Почему ты заговорил о Сулле в связи с вулканом?

— Ну а как же, Гонорий, ведь серные рудники находятся прямо на склонах Везувия.

— Я не понимаю, о каких рудниках ты говоришь и что общего они имеют с Суллой, который, к несчастью, умер на арене цирка, растерзанный мерзкими тиграми, расправившимися с этим мужественным человеком...

Лицо Палфурния тоже, в свою очередь, выразило крайнее изумление.

— Что за странные вещи ты говоришь, Гонорий! Ты сам пришел и рассказал мне о том, что попросил о пересмотре дела Суллы, а теперь утверждаешь, что он умер!

— Ну конечно! И в этом нет никакого противоречия. Я прошу о посмертной реабилитации Суллы, чтобы вернуть ему его честное имя, а наследство Менезия — его наследнику...

— Клянусь всеми богами и вулканом, который сейчас стучит по своей наковальне над нашими головами, что я, мой дорогой, не подумал о честном имени, это занятие для других, — пошутил он. — Не привык к такому... Тем не менее довольно забавно то, что, приехав из Рима, ты не знаешь, что Сулла был спасен от смерти в Колизее людьми из сполетария, которые вылечили его, вместо того чтобы прикончить... Затем они его прятали в подземельях амфитеатра, а когда это открылось, он был отправлен на рудники, как поступают с осужденными, которых не съедают дикие звери. По крайней мере, если этого хочет Цезарь. В этом случае он так и распорядился. И уж поверь мне, что наш дорогой Домициан сделал все, чтобы убедить брата принять противоположное решение, но Тит от природы слишком добр, и через несколько дней это будет стоить ему трона и жизни, но тогда он не дал себя уговорить. Так что Сулла был отправлен на эти серные рудники, которые ты видишь вон там, наверху, на склоне вулкана. Как же так случилось, что ты, его адвокат, был не в курсе всего этого?