25
Весна.
Говорят, она наступила.
Мне остается только верить на слово. Слишком давно я не видела солнечного света. Мой мир теперь — это темнота, одиночество и ночь. Мой мир полон кошмаров.
Почему весна пришла только сейчас? Почему не раньше, когда я так ждала ее? Как часто то, чего мы хотим, приходит всего лишь с небольшим опозданием — но уже не радует?
— Вам нужно поесть, госпожа…
Женский голос вместе со скрипом приоткрывшейся двери врывается в мое сознание, будоражит мысли. Едва различимый во тьме силуэт осторожно передвигается по комнате, но не пытается снять тяжелую запылившуюся ткань с окон, чтобы впустить хоть лучик света. Нельзя. И не только потому, что я обещала казнить любого, кто посмеет сделать это.
— Вам нужно поесть… вы не ели уже много дней подряд… и отказываетесь от лекаря…
Глупая. Зачем мне лекарь? Болезни не берут меня. Голода просто не чувствую. Прохладные руки неуверенно касаются моего обнаженного плеча, ощупывают тело, чтобы убедиться: я лежу в прежней позе — на краю кровати, лицом вниз, чуть повернув голову, чтобы можно было дышать, и свесив одну руку. Слышится тяжелый вздох. Знаю, знаю, что давно не шевелилась и это плохо, но мне так нравится.
Девушка присаживается на корточки, ее дыхание касается моего лица, пока она меняет тарелки на полу перед кроватью. Тихонько звякает посуда. Пахнет жареным мясом. Невольно втягиваю носом воздух. Это что-то новенькое.
— Вчера к поселению прибилась кобылица, и ашшрасы застрелили ее, — бормочет служанка, обрадованная моей реакцией. — Поешьте, госпожа. У нас не так много еды…
Она замолкает, но я и без слов понимаю, что хочет сказать. Не так много еды, чтобы впустую переводить ее на меня. Ведь все, что приносят, так и остается гнить на тарелках до тех пор, пока не уберут.
Ашшрасы. Летающие демоны, выпущенные моей рукой. Они словно вышли из-под земли. Программа ликвидации была проста, но гениальна в своей чудовищности. Днем дроны курсировали в небе и расстреливали все, что движется. Протурбийцы быстро научились прятаться, но животные, птицы и даже ашры, все еще бродившие по дорогам, становились легкой добычей. Стоило датчикам движения выхватить объект — и все. Ночные дроны были еще более коварны, потому что искали цель тепловыми датчиками.
Всем, кто еще хотел жить, оставалось сидеть в наглухо закрытых зданиях с занавешенными окнами, а наружу выходить лишь перебежками, рискуя и днем, и ночью нарваться на пулю. Возделывать огороды, охотиться стало практически невозможно. Те, кто прятался от дронов, были обречены на медленное голодное вымирание. Мой великодушный народ стерпел и это. Точнее, они не знали, что это сделала я. Хотела как лучше, но разве это оправдание? Биру никому не сказал, а теперь и свидетелей не осталось.
— У… уйди, — хрипло бормочу по-протурбийски.
— Вам нужно помыться, привести себя в порядок, — обиженно отвечает моя невидимая служанка, имя которой я забыла. — Вы так до смерти себя доведете, и кто тогда у нас останется? Кто позаботится? Сначала правитель покинул нас, теперь вы…
Мне плевать на ее обиды и жалобы. Я не умею заботиться. Только убивать. Факт доказан много-много раз подряд и уже не требует лишних слов. Может, этому народу пойдет на пользу, если я перестану быть их королевой. Целее будут. Потому что люди умирают вокруг меня. Уже никого не осталось.
Вру. Один остался. Кай. Я уверена, что он до сих пор жив, здоров и невредим, потому что мы с ним одинаковые. Мы — те, кто выживает любой ценой. Только в отличие от меня он сумел справиться со своим схуром и сохранить способность любить и прощать. Я превратилась в зверя.
Это странно, когда тебя с детства учат правильно переходить дорогу, помогать друзьям, жалеть обиженных, уважать старших и не делать окружающим зла, а потом, оказавшись на другом краю света, ты вдруг понимаешь, что ничего из этого не имеет смысла. Есть только твоя жизнь против жизней других, твое счастье против чужого, и рука уже не дрожит, расчищая себе путь. По крайней мере, когда я попала на Олимп, моя — уже не дрожала. Но чем пришлось за это платить?!
Собой. За каждый шаг на пути выживания я платила собой. Не в том, самом простом, значении, а в гораздо более глубоком и извращенном. Мои убеждения, душа, любовь — все пошло в ход, а теперь уже ничего и не осталось. Внутри я стала абсолютно мертвой.
26
— Госпожа, к вам пришли… — робкий голос снова вырвал меня из тумана полусновидений.
— Никого не принимаю, — отозвалась я, зажмуриваясь из-за полоски яркого света, бьющего в дверной проем.
— Но он очень просит встретиться с вами. Это… человек.
Человек? Может, Кай? Сердце радостно кольнуло, и я приподнялась на локте, внезапно ощутив, какими слабыми стали мышцы. Тут же мысленно осадила себя: с чего бы Каю приходить сейчас, после стольких дней разлуки? Он ясно дал понять, что не примет того, как я отдалилась, поэтому не вернется. Хотя… время меняет людей, может и в Кае что-то изменилось?
— Если это кто-то из схуров, — все же проворчала я, не желая так быстро сдавать позиции, — и если они снова пришли просить у нас укрытия или еды, скажи, чтобы его прогнали.
В первое время после активации программы «Отец» выжившие на базах олимпийцы, понимая, что остались без поддержки Зевса, бежали к протурбийцам и предлагали мир и дружбу. Только вот я не чувствовала ни капли доверия к этому сброду, да и поселенцы, как обычно, меня поддержали.
— Он не похож на схура… — растерянно протянула служанка, — но сказал, что вы обязательно ему обрадуетесь.
Я вздохнула. Вставать не хотелось. Странно, что вообще любопытство проснулось. Я давно потеряла интерес ко всему происходящему. Расторопная девушка подбежала, чтобы помочь мне накинуть домашнее одеяние. Ткань показалась на удивление тяжелой. Пошатываясь, я кое-как добралась до двери и поняла, что смертельно устала от физической нагрузки.
— Вам бы поесть, госпожа, — бормотала за спиной протурбийка, — совсем как тень стали.
Меня больше волновал другой вопрос: как преодолеть многочисленные ступени большой лестницы, когда ноги так дрожат и подкашиваются? Поразмыслив, я нашла подходящий вариант и приказала, чтобы гостя провели в тронный зал.
К моменту, как я добралась до нужной двери, мужчина уже ждал меня на месте. Сквозь неплотно занавешенное окно пробивались лучи дневного света. Гул дронов казался сегодня тише обычного. Гость стоял перед креслом правителя, заложив руки за спину, и разглядывал фоторамки на стенах. Я поморщилась. Душа Биру жила в стенах этого здания, она присутствовала во всех вещах, которые остались после него. Мне так и не хватило духу приказать убрать все и сменить интерьер. Во-первых, было не до того. Во-вторых, никогда не чувствовала себя здесь по-настоящему хозяйкой и не считала, что имею право переделывать что-то.