Лавинь много лет проработал на заводе «Бакарди» в Мехико и так великолепно знал технологии «Бакарди», что один мексиканский конкурент даже пытался переманить его к себе, утверждая, что с техническими знаниями и опытом Лавиня они вытеснят «Бакарди» с мексиканского рынка. Впоследствии Лавинь утверждал, что наотрез отказался от предложения, поскольку полагал, что если перейдет на работу к мексиканскому конкуренту, это будет «предательством» по отношению к Кубе и к семье, которая пестовала его с самого детства. «Мне говорили: «Ты идиот», — рассказывал Лавинь, — а я на это отвечал: «Да, я идиот, но не предатель!»» Однако связи Лавиня с семейством Бакарди были разорваны, когда Бакарди отправились в эмиграцию после конфискации своего имущества на Кубе. Согласившись работать на национализированном предприятии, Лавинь провел границу между верностью Бакарди и верностью Кубе и сделал выбор, который возвел между ним и семейством Бакарди непреодолимую преграду. Тем не менее о своей дружбе с Бакарди Лавинь не забывал и дома заполнил целый шкафчик памятными сувенирами — бокалами и палочками для перемешивания коктейлей с эмблемой «Бакарди», фотографиями, на которых он был запечатлен с Даниэлем Бакарди, Пепином Бошем и другими членами семьи, а также всеми рождественскими открытками и письмами, которые они с женой получали от старых друзей по «Бакарди».
Лавинь никогда не был пламенным революционером, и его единственная встреча с Че Геварой едва не обернулась катастрофой. Гевара как министр промышленности посетил национализированный завод «Бакарди» в 1964 году — он частенько наносил такие визиты по всей Кубе. Лавинь страстно любил свое дело — производство рома, — а Че Гевара думал только о судьбах кубинской революции. С самого начала он ясно дал понять, что на бывшем заводе «Бакарди» в Сантьяго его интересует исключительно тот вклад, который предприятие может сделать в укрепление кубинского революционного государства, а не то, удастся ли сохранить легендарное качество и неповторимый характер кубинского рома.
— Ну, где вы тут делаете свой крысиный яд? — спросил Че у Лавиня при первой встрече. Че был, как всегда, в оливковой полувоенной форме и берете, с буйными черными кудрями и сигарой, торчавшей из нагрудного кармана. Дела он вел в своей обычной порывистой панибратской манере, как будто по-прежнему оставался партизанским вожаком в разгар революции. Лавинь, как и многие его ровесники-кубинцы, гордился своей внешностью и каждый день приходил на работу в идеально отглаженной спортивной рубашке или гуаявере. Было видно, что дерзость Гевары оскорбила его.
— Здесь не производят крысиный яд, — подчеркнуто учтиво ответил Лавинь. — Мы делаем лучший на Кубе ром.
После этого он провел Гевару по заводу, объяснил, как в результате брожения, кипячения и испарения получают этиловый спирт и как затем обрабатывают, выдерживают и смешивают дистиллят, чтобы получить ром. Лавинь показал Геваре завод и склад для выдержки рома и рассказал, что ром, который сегодня разливают в бутылки, на самом деле произведен много лет назад. Гевара внимательно слушал объяснения Лавиня, однако он явился на завод с собственными идеями. Определенный сорт «экстрасухого» рома, который производился на заводе, продавали в аптеках как продукт для диабетиков. Гевара предложил расширить производство этого сорта за счет того, чтобы сократить время выдержки, потому что тогда будет меньше потерь из-за испарения.
Лавинь с ходу отверг это предложение, заявив, что ром, который производится под его наблюдением, не попадет к потребителю, пока не будет должным образом выдержан.
Впоследствии, вспоминая этот визит, Лавинь говорил, что в конце концов сумел произвести на Че благоприятное впечатление своей решимостью соблюсти качество в процессе производства рома. «Он обнял меня за плечи и похлопал по спине, — рассказывал Лавинь, — и ушел уверенный, что это не какой-то сарай, где делают крысиный яд, а предприятие, получавшее за свой ром золотые медали на международных выставках». Но дочь Лавиня Фелисита в интервью, которое она дала спустя много лет после смерти отца, сказала, что неприятности из-за размолвки Лавиня с Че так просто не кончились. Она уверяла, что Че Гевара оказывал на Лавиня давление, чтобы тот записал рецепт изготовления рома «Бакарди». Лавинь, по ее словам, сопротивлялся, так как боялся, что Гевара попытается нажиться на рецепте, однако в конце концов согласился написать письмо о том, как он понимает эту «формулу». Однако в администрации Гевары письмо потерялось, поэтому Лавиня снова попросили записать рецепт. По словам Фелиситы, на сей раз Лавинь отказался. Что бы ни произошло между Лавинем и Геварой, очевидно, этого было недостаточно, чтобы навлечь на Марианито серьезные неприятности с революционными властями. Сделанный под его руководством ром «Каней» получил на Лейпцигской торговой ярмарке в 1966 году золотую медаль (дело было в ГДР, и на ярмарке выставлялись в основном товары из социалистических стран), а год спустя Лавиня отправили в Канаду, в Монреаль, чтобы рекламировать ром «Каней» в кубинском павильоне на всемирной выставке «Экспо-67».
В первые годы после революции завод по производству рома «Каней» в Сантьяго был одним из относительно процветающих государственных предприятий в стране. Завод производил продукт, пользовавшийся существенным спросом, и приносил стране насущно необходимый доход. У предприятия были свои крупные проблемы и недостатки, однако в целом оно было скорее исключением из общих правил на революционной Кубе, где социалистическое управление раз за разом приводило к катастрофическим результатам.
* * *
Твердая решимость Фиделя Кастро построить коммунизм была экспериментом, обреченным на провал. Куба была недостаточно развитой страной с однонаправленной экономикой, которая практически полностью строилась на производстве сахара, к тому же профессионалы и квалифицированные работники как класс по большей части оказались в эмиграции, и при таких условиях внедрить на острове даже социализм было особенно трудной задачей. А кубинское руководство сделало выбор в пользу куда более экстремального варианта, не обратив внимания на опыт стран социалистического блока, которых жизнь многому научила.
Кастро по идеологическим причинам был против любого частного предпринимательства, решив целиком отдать экономическую деятельность в руки государства. После национализации крупнейших кубинских компаний были экспроприированы и средние, а в 1968 году правительство отняло даже семейные лавочки и микро-предприятия. Власти подавляли действие сил свободного рынка ради централизованного экономического планирования, и даже самые мелкие деловые решения принимали бюрократы. А главное — Кастро отказался рассчитывать заработную плату в зависимости от умений и производительности труда работника, так как был уверен, что кубинцев лучше стимулирует солидарность с революцией, чем стремление к улучшению собственной жизни. Он настаивал на том, чтобы сохранить контроль над системой, поэтому постоянно вмешивался в мелкие управленческие или инвестиционные задачи, а это не всегда способствовало скорости и эффективности принятия решений. Волюнтаризм Кастро и нежелание слушать чужое мнение означало, что в стране не стало чеков и балансов, которые обычно корректируют неумение принимать решения в демократических системах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});