Читать интересную книгу История русского романа. Том 1 - Коллектив авторов

Между Маниловым и Ноздревым Гоголь помещает два женских образа: жену Манилова и Коробочку. Автор сопоставляет Манилову с Коробочкой и как будто даже противопоставляет их, но делает он это только для того, чтобы за внешним различием вскрыть внутреннее единство: бездушие и бесчеловечность и той, и другой. «Коробочка ли, Манилова ли. хозяйственная ли жизнь или нехозяйственная — мимо их! Не то на свете дивно устроено: веселое мигом обратится в печальное, если только долго застоишься перед ним, и тогда бог знает что взбредет в голову» (Г, VI, 58).

Хотя Чичиков случайно попал к Коробочке, из‑за неосмотрительности подвыпившего Селифана, но вовсе не случайно глава о бережливой старушке вклинилась между главами о Манилове и Ноздреве; вполне закономерно и то, что Плюшкин, о котором Чичиков случайно узнал у Собаке- вича, завершает галерею образов поместного дворянствач

Глава о Коробочке, помещенная до главы о Ноздреве, служит своеобразным введением в мир Собакевича и Плюшкина и связывает воедино галерею образов, центр которой по праву занимает Ноздрев.

Центр картины должен быть хорошо освещен. Именно благодаря тому, что фигура Ноздрева, бесшабашного кутилы, поставлена между бережливой Коробочкой и кулаком Собакевичем, она оказывается освещенной особенно ярко.

В статье «Об архитектуре нынешнего времени» Гоголь писал: «Истинный эффект заключен в резкой противоположности; красота никогда не бывает так ярка и видна, как в контрасте» (Г, VIII, 64). Это — важнейший принцип романтического искусства, но Гоголь подчиняет его задачам реалистического творчества и широко использует в своей поэме. Даже живописность гоголевской фразы достигается благодаря принципу внутренней контрастности.

7

Во второй половине книги действие происходит в городе после возвращения Чичикова из своих странствий за мертвыми душами.

Из четырех глав этой части «Мертвых душ» две (VII‑VIII) посвящены изображению необычайного успеха Чичикова в городе, а другие две главы (IX и X) содержат описание городских толков и слухов, которые привели к падению и бегству главного героя.

Уже при первом своем появлении в городе Чичиков произвел приятное впечатление на представителей власти и был хорошо принят «сановным обществом». Но теперь, при втором своем появлении, Чичиков принимается еще лучше: он становится кумиром общества, «он был носим, как говорится, на руках» (Г, VI, 157).

Чем вызвано такое отношение к Чичикову?

В первый свой приезд герой «Мертвых душ» говорил о себе весьма неопределенно и очень скромно. Во второй раз Чичиков появляется сразу у председателя гражданской палаты для оформления купчих крепостей.

«Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо, когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и, наконец, сказал:

«— Так вот как! Этаким‑то образом, Павел Иванович! так вот вы приобрели.

«— Приобрел, — отвечал Чичиков.

«— Благое дело! Право, благое дело!

«— Да я вижу сам, что более благого дела не мог бы предпринять. Как бы то ни было, цель человека всё еще не определена, если он не стал наконец твердой стопою на прочное основание, а не на какую‑нибудь вольнодумную химеру юности» (146).

В этом диалоге произнесены самые заветные слова: «приобрели» — «приобрел»! Покупки Чичикова сделались предметом разговоров. В городе аошли толки и слухи, что Чичиков миллионщик.

Миллионщик! — вот что сделало Чичикова кумиром общества.

«В одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что‑то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни сё ни то, и на людей хороших, словом, на всех действует. Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах; многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права аолучить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик» (159). Здесь заключен идейный фокус всей картины, изображающий триумф Чичикова.

Сначала Гоголь нарисовал образ жизни людей, которые, в сущности, являются мертвыми душами, а теперь он показал идеалц этого общества. Его идеалом оказывается богатство — не богатство общества, а богатство отдельного, частного лица, богатство собственника — приобретателя. Этому обществу нет никакого дела до того, что именно за человек является обладателем богатства, какими путями и средствами он его приобрел. Богатство обладает магической способностью превращенья: в мире, основанном на частной собственности, деньги превращают грязного человека в чистого, бесчестного — в честного, безобразного — в красивого, подлеца — в кумира.

Богатство как идеал собственнического мира развращает людей порождает «нежное расположение к подлости» (159). Вот тайна блистательного успеха Чичикова, тайна бескорыстной подлости, которую порождает слух о том, что он миллионщик. Такое изображение чичиковского триумфа придает «Мертвым душам» широкое обобщающее значение: здесь разоблачается собственническое отношение к жизни, характерное для буржуазного общества не в меньшей, а еще в большей мере, чем для дворянской, крепостнической России.

За триумфом Чичикова следует его падение.

После бала, где Ноздрев произнес роковые слова о мертвых душах, по городу пошли разговоры и слухи. Никто толком ничего не знал, но уже ясно было, во всяком случае, что Чичиков — не миллионщик, что вряд ли он вообще богат. И общество отвернулось от него. Чиновники никак не могли решить, кто же такой Чичиков: «…такой ли человек, которого нужно задержать и схватить как неблагонамеренного, или же он такой человек, который может сам схватить и задержать их всех как неблагонамеренных» (196). Это так мучило чиновников, что они даже худели, а прокурор думал, думал да и умер.

Состояние растерянности, в которое впали чиновники, их заботы, тревоги и страхи — всё это отражает нравы, характерные для чиновной среды в условиях царского самодержавия. В этом плане «Мертвые души» тесно связаны с «Ревизором». Но в поэме, в отличие от комедии, отражение нравов, свойственных среде царского чиновничества, органически сочетается с разоблачением «нежного расположения к подлости» у людей, главным кумиром которых является богатство.

8

Герои «Мертвых душ» неразрывно связаны со средой и бытом. Они непосредственно представляют сословного человека — помещика, чиновника, мужика. Социальная природа героя отчетливо и ярко выступает у Гоголя и в тех случаях, когда характер не изображается в процессе формирования, а обнаруживается в действии или определяется какой- нибудь бытовой деталью.

Еще Белинский отметил, что для гоголевского реализма характерно преобладание субъективности. «Величайшим успехом и шагом вперед, — писал он, — считаем мы со стороны автора то, что в „Мертвых душах“ везде ощущаемо и, так сказать, осязаемо проступает его субъективность. Здесь мы разумеем не ту субъективность, которая, по своей ограниченности или односторонности, искажает объективную действительность изображаемых поэтом предметов; но ту глубокую, всеобъемлющую и гуманную субъективность, которая в художнике обнаруживает человека с горячим сердцем, симпатичною душою и духовно — личною самостью, — ту субъективность, которая не допускает его с апатическим равнодушием быть чуждым миру, им рисуемому, но заставляет его проводить через свою душу живу явления внешнего мира, а через то и в них вдыхать душу живу…» (Б, VI, 217–218).

Преобладание субъективности в «Мертвых душах» проявляется в многообразных формах и прежде всего в том, что автор непосредственно определяет общее значение изображаемых явлений и лиц. Изобразив героя в неразрывной связи с его бытом и средой, Гоголь иногда прямо указывает, что подобные характеры встречаются и в другой среде, живут и в другой обстановке. Вот, например, что пишет Гоголь о Коробочке: «…иной и почтенный, и государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка. Как зарубил что себе в голову, то уж ничем его не пересилишь; сколько ни представляй ему доводов, ясных как день, всё отскакивает от него, как резиновый мяч отскакивает от стены» (Г, VI, 33).

Еще обнаженнее эта черта творческого метода Гоголя выражена в его толковании образа Ноздрева: «Вот какой был Ноздрев! Может быть, назовут его характером избитым, станут говорить, что теперь нет уже Ноздрева. Увы! несправедливы будут те, которые станут говорить так. Ноздрев долго еще не выведется из мира. Он везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане; но легкомысленно — непроницательны люди, и человек в другом кафтане кажется им другим человеком» (72).