Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

таскать в покои Царя. Ничего, обкатали сивку крутые горки.

— Так, Государь... хворый. Его питанием постельничий управляет ныне. Кухарь Фрол взвары целебные делает, похлёбки. Игорь Андреевич самолично посуду в покои тягает.

— Поклонский — тоже старик. Мы к любым поворотам планиды быть готовы должны! Государь наш... дай, Боже, ещё не только постельничего переживёт, а и нас с тобой. Давай-ка, Алёшка, разыграем... imitatio. Я —Государь хворый. Лежу в постеле, допустим, — кравчий прилёг на топчан. — Ты, с посудой в руках, входишь в Царские Палаты...

Имитатио... Стольник Новожилов не был силён в латинском языке, но он сразумел о чём молвил сейчас его начальник. Справедливости ради стоит признать: боярин Яков Лихой также не владел латинским языком в совершенствии. Так, некоторые словечки знал...

Основательно натаскав да измучив стольника Алёшку Новожилова, кравчий, наконец, отпустил его. Сам направился к Красному крыльцу. По пути ему встретился вельможа Куркин. Союзник подмигнул кравчему — порядок, мол. Яков Лихой прошёл к балюстраде, облокотился о белый камень и стал смотреть на частину Красивой площади, раскинувшейся за стенами Дворца. По то́ргу сновал народ, купчишки горланили, слонялись пикеты государевых стражников-медведей в бурых кафтанах, мелькнули тёмно-синие кафтаны ярыг, чёрный подрясник дьячка.

Как вдруг... Послышался нарастающий гул копыт. Народишко стал проворно разбегаться в стороны. На площадь заскочил многочисленный отряд стремянных стрельцов. От червлёных кафтанов рябило в глазах, кони поднимали за собой столпы пыли. Где-то вдалеке раздался выкрик дворцового подьячего:

— Стремянные прибыли, отворяй!

— Отворяй, солдатушки!

Высоченные дубовые ворота Детинца раскрылись... На двор стали затекать густой червлёной струей стрельцы. Их было много, очень много. Яков Данилович принялся бегло считать солдат по их шапкам-колпакам. Четыре десятка..., семь, восемь десятков... сотня... По итогу — стрельцов прибыло — три сотни душ! Яков Данилович догадался, что количество солдат проще прикинуть по начальникам. Так и есть: сотников — троица. Пятидесятников — шестеро. Начальники различались между собой по нагрудным застёжкам-петлицам. У пятидесятников — белые, у сотников — золочённые, с бахромой. Лошади стрелецких сотников выделялись от остальных скакунов своими богатыми сбруями. Солдаты вязали лошадей к коновязям. Кравчий оценил оружие бойцов: бердышей ни у кого не имелось, на поясах болтались ножны с саблями, у некоторых воителей на груди висели берендейки с гнёздами и пороховницами, а за спинами у таких удальцов пристроились пищальные ружья. Кравчий огорчился. В его представлении: стрелец без бердыша в руке — вовсе не стрелец. В раскрытые дубовые ворота Дворца въехали шагом две кобылы, тянувшая за собой караван из трёх повозок и высоченного возницу в червлёном кафтане. Яков Данилович сообразил: за рогожами рыдванов спрятались бердыши, то-то же! Теперь — порядок. Молодцом, солдатушки!

По лестнице Красного крыльца побежала вниз парочка дворцовых подьячих в малиновых кафтанах — подсобить служилым с размещением. На приказных людей, спускающихся вниз, смотрел сотник среднего роста с чёрной, как смоль бородой. Яков Данилович признал служилого мужа. Как-же то, виделись давеча...

Дело свершилось. Яков Данилович Лихой и его холоп Батыршин к началу заката вернулись в поместье. Барин покликал десницу ве́черять за честну́ю компанию в горенку. Чуть позже в помещение прошла Марфа Михайловна. Батыршин дёрнулся со стула — поздороваться с хозяйкой почтительным поклоном глубоко в пояс, но барин милостиво махнул ему рукой — оставь, мол. Митрий поприветствовал барыню лёгким кивком и приложением ладони к сердцу. Подклётная Царица посмотрела на мужа пристальным взором... всё сразумела, улыбнулась краями губ и вышла из горенки. Яков Данилович кончил вечерять, глотнул вина из золочёного кубка и с усмешкой посмотрел на холопа. Батыршин также отпил винца из кубка, с аккуратностью держа посуду в ладони, будто там плескалась отрава. Смерд не привыкший хлебать питие из такой утвари. Яков Лихой протёр губы рушником и заговорил:

— Идём, Митька. Прогуляемся до нашего трофея.

— До рыла кабаньего? Ох, барин!

— Труса празднуешь?

— Перед Богом боязно, Яков Данилович.

— Ха-ха, идём, идём.

Барин и холоп вышли на двор, прошли к изгороди и встали по бокам от вонзённого в жердь кабаньего рыла. Прикрытые глаза зверя смотрели туда... на Детинец. В эмпиреях полыхал закат причудливым рудожёлтым пламенем...

— Как сверкает, Яков Данилович. Мужики баили: таковский закат — к большой крови примета. Война, мол, грядёт. Али — охота на зверя.

— Всё наше житие, Митрий — большая война. Мы по земле грешной ходим, небеса святыми делами живут. Между твердью и небесами всегда война идёт. Всполохи рудожёлтые — отблеск той сечи жестокой.

— Мы на чьей стороне, Яков Данилович? Рать наша — небеса святые али твердь окаянная?

— Мы — на правильной стороне. Победа за нами станет, а ворога — разобьём. Какую планиду сочинишь в голове — то и сбудется.

— Дай Бог, Яков Данилович. Ещё вопрос есть. Хоть и знаю маненько грамоту, но шибко мудрёные слова... не всегда разумею. Поясни, Христа ради. Что есть — планида? То житуха людская, так?

— Планида, Митяй — хитрейшая штука. Житуха — слишком простое значение. Доля али судьба — более близкие по смыслу планиде словечки. Разумный да разумеет.

— Судьба ты моя... судьбинушка.

— Только и слово судьба по-разному трактовать можно. Спроси ты у десяти попов — каждый из них по-своему тебе расталдычит понятие. Для меня судьба и планида — разные штуки. Судьба — шибко по-нашенски. Любят у нас... погоревать да поплакаться. Склонить головушку под лезвие острого топора. Судьба, мол, такая. Долюшка ты моя горемычная.

— Планида — иноземное слово что ль?

— Наши мудрецы с греческого языка переняли. Светило небесное значит. Я так для себя сразумел. Планида — это то, как ты сам свою жизнь развернёшь. Плывёшь на ладье по морю... да в бурю попал. Не в отчаянье впадаешь, а берёшь в руки вёслы и гребёшь, что есть мочи гребёшь! До потери разума стараешься, до последних силушек, зубья преистово сжав. Планиду ты сам себе строишь: характером, волей.

— Море — это чего?

— Озеро такое... громадное. За дальними странами разливается, но и у нашенских берегов имеется.

— Занятно, Яков Данилович.

— Разверни башку, Митя. На зверя смотри.

Конопатый смерд исполнил волю хозяина.

— Каково зрелище?

— Не по себе мне, барин. Нелюдь чумная... тьфу. Рыло рудожёлтыми огнями пылает, мёртвые глазюки зверя...