Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

золотисто-червлёной материей, в тон летним кафтанам служилых людей. Сами сотники — сидят за двумя столами. Напротив них присел важный гость — ряженый боярин.

— Калгановы созрели, служилые. Зовите их в гости. Да поживее бы, времечко дорого.

— Добро, Яков Данилович, — прохрипел вожак Никифор Колодин. — Объегорили князей — объегорим и татарву. Уговор помним с тобой, не сумлевайся, боярин.

Сотники нынче смотрели на гостя по-особенному, оценивающе. Они будто в лавке у торгаша ткань себе выбирали: скользили глазами по лику царёва кравчего, буравили зенками его накладную седую бороду; по телу кравчего таскали некую незримую линейку, вымеряли, приценивались к нему, как к дорогому, но весьма качественному товару. Яков Данилович с мужественным хладнокровием держал осаду суровых служилых взоров. Ешьте меня, мол, стрельцы. Вот он я перед вами сижу, какой есть: худой телом и происхождением, разумом — богатый, очи — васильковые, когда-то давно — лучистые, искрились аж синеватыми переливами. Нынче же — будто студёной ключевой водой их разбавил кто...

Никифор Колодин порешил про себя: “Откашляюсь, а потом начну с болярином тот самый разговор“. Ком застрял в суровой глотке сотника — царёв кравчий заговорил первым:

— Ещё весточка, сотники. Вскоре поступит указ вам — об усиленной охране Детинца. Обложите пикетами все щели Дворца! Чтобы без вашего ведома ни одна мышь не прошмыгнула в Детинце!

Никифор Колодин оценил тон боярина — тот говорил с сотниками, как тысяцкий. Нет, держи выше — как сам воевода стрелецкого войска.

— Кто указ даст? — осведомился стремянной вожак.

— Голова Дворцового приказа — Глеб Ростиславович Куркин. Он — товарищ мой верный, ему можем верить.

— Добро, Яков Данилович. А через чего охрану требуется усилить? Али есть основания сурьёзные для дотошного караула?

Смирись, воложанин. Ты ещё — кравчий, а не господин стрелецкого войска. Беспрекословия требуется заслужить, боярин незнатный.

— Не доверяют мне... Милосельские. Сердцем чую: сразумели лисы, что наказ их подлый не выполню я... никогда. Наверняка, сыскали другого проныру для богомерзкого поступка. У покоев Государя — тройной караул держите, сотники стремянные! Ни одной подозрительной рожи не смеет войти к самодержцу!

— Сразумели тебя, Яков Данилович, — помолчав, ответил Никифор Колодин, и обвёл суровым взором товарищей. — Исполним приказ твой в строгости. Не сумлевайся, боярин.

— Благодарю вас с сердечностью, сотники.

— Яков Данилович, ещё разговор, — молвил вожак. — Припомнить желаем твои же слова: на Трон бы нам посадить такого вельможу... чтобы и мыслишки он не держал в голове: обижать служилых людей законными преимуществами, так?

— Слово моё — прежнее.

— При таком случае́, — усмехнулся в огненно-рыжую бороду вожак стремянных стрельцов, — может и неспроста тебе Господом дадены... очи василисковые, ась?

— Может и так, — улыбнулся Лихой.

— Тогда слушай меня, Яков Данилович. За нас не тревожься, боярин. Час настанет — мы всё сделаем, как полагается. Но и ты подсоби нам.

— Слушаю тебя, Никифор Кузьмич.

— Новгородский мятеж ныне зреет. У наших носо́в... чёрные враны кружа́т... мешают служилым. Разумеешь о чём речь, боярин?

— Разумный да разумеет.

— Подсуетись ужом, проверни дело. Пусть Опричное войско уйдёт на подавление новгородского восстания. И тогда, Яков Данилович, дорожка до заветного сиденья... будет, считай, открытая.

— Сделаю, Никифор Кузьмич. Слово боярское.

Часть 4. Глава 9. Подлинный Хозяин

На следующий день Лихой прибыл на службу, но к кипящим котлам опять не пошёл. Первым делом он накропал цидулку и услал её с Митькой Батыршиным к Стрелецкому приказу, наказав холопу сыскать там дьяка Леонтия Петровича Хаванова, и вручить послание только ему — лично в руки. Потом он сыскал в Детинце Глеба Куркина и затянул его в укромное место на разговор.

— Яков Данилович, ночами не сплю, всё наш разговор поминаю. Не томи меня, умоляю. Поведай подробности — кто косоглазому мздоимцу сумеет дорогу перейти? Прости меня, кравчий. Не ради пустопорожнего любопытства я вопрошаю.

— Глебушка… малость терпения. Скоро узнаешь всё, друже. А ныне: пришло времечко подсобить заветному делу. Ежели удача будет за нами — тогда не только сохранишь свою должность при Дворе.

— Мне много не надобно, Яков Данилович. Я бы и головой приказа дворцовых дел остался служить. Узнать лишь хочу: ради кого трудиться в светлом грядущем.

— Узнаешь, Глеб Ростиславович, слово даю. А сейчас... слушай меня. Ты ведаешь про слухи, что по ушам посадской черни ныне гуляют?

— Слышал. Навроде: Калгановы, де, желают Царя стравить?

— Истина то!

— Откуда такие известия?

— Свои людишки имеются во вражеском стане, шепчут.

— Яков Данилович, — разволновался Куркин, — так это — правда? Татарва... потравить Государя желает? Не терпится им на Трон жирный зад Федькин усадить?

— Глеб Ростиславович, — заговорил строгим голосом Лихой. — Сей же час, как голова Дворцового приказа, правь указ об усиленной охране Детинца. Гонца живо отправляй в Стрелецкий приказ. Пусть он сыщет там дьяка Хаванова, он мой сродственник. Леонтий Петрович подсобит дело резвее свершить. Необходимо, чтобы пикеты стремянных стрельцов заполонили весь Дворец — от подвалов до крыши. У покоев Государя — тройной караул поставить! Рынды также пущай стоят — не помешают.

— Сразумел, Яков Данилович. Сделаю.

— С Богом, Глебушка, торопись.

Когда Батыршин вернулся из Стрелецкого приказа, хозяин тут же заслал его в Торговый приказ, который находился рядом с Детинцем. Митрий сбегал, сыскал там дьяка Еремея Калганова, поклон ему сделал почтительный, почесал левую грудину... передал приветствие от боярина Лихого. В потайном схроне Дворца братьев Калгановых ждала цидулка — милости просим к стремянным сотникам в гости.

Закрутились дела! Потом кравчий сыскал на кухне стольника Лёшку Новожилова, завёл его в свою горенку и с важностью сообщил ему:

— Алексей, у меня для тебя — славное известие. Ты есть — десница моя при кухне. Разговор я держал давеча о тебе: с Глебом Куркиным, с постельничим Игорем Поклонским. Пришла пора — будешь носить блюда в личные покои... Государя.

— Яков Данилыч, — обомлел Новожилов, — пощади, отец.

— Испужался? — усмехнулся кравчий. — Я, Алёшка, поначалу тоже робел. Одно дело — широким застолием управлять, а другой коленкор — лично блюда