Несмотря на ясные намеки и очевидные упреки, те, кто сопровождал Эдгу-Темура, не бросили свои щиты и не поняли, в чем состоял их интерес.
Глупец поступает также,
как мудрец во времена отчаянья,
но поступает так только после того,
как был унижен.
После того как они пробыли там некоторое время, Каан приказал Чинкаю, *Тайналу[1405] и некоторым другим начальникам юргу рассмотреть их дело и вынести по нему решение; и они взялись за это дело. Члены партии Коргуза были людьми рассудительными и прозорливыми, владельцами больших состояний и значительной собственности, меликами, подобно мелику Низам ад-Дину из Исфариана, Ихтияр ад-Дину из Абиварда и Амид аль-Мульку Шараф ад-Дину из Бистама, и секретарями, как Низам ад-Дин Шах и ему подобные; а сам Коргуз был равен тысяче человек
Его враги в своем множестве состояли из отдельных людей,
но в его лице они увидели целое множество в одном человеке.
Он советовался с этими людьми, а потом действовал так, как они порешили. Важные вопросы держались в тайне от Шараф ад-Дина, хотя внешне /234/ Коргуз относился к нему вполне дружелюбно.
А что до Эдгу-Темура, он был очень молод, а сыновья Кул-Болата совсем детьми. Двое или трое их сторонников, украшенные умом, сознавали тяжесть их положения и не отваживались совершить то, что потом нельзя было исправить. А что до близоруких и глупых мазендеранцев, то целая толпа в кула-банд[1406] не могла выполнить работу одного человека: они не могли ни сами произнести разумные слова, ни повторить слова других. Каждый раз, когда допрашивали и выслушивали кого-нибудь из них, решение было не в его пользу, хотя причиной этого была главным образом милость Императора и доброта эмиров — поскольку «доброта судьи лучше двух беспристрастных свидетелей», и прав был тот, кто сказал: «Нет другого способа управлять, кроме как с помощью людей, и другого способа нанять людей, кроме как за деньги». И положение этих двух партий было различно, поскольку у Коргуза были и деньги, и люди, а у его противников — ни того, ни другого.
Так прошло несколько месяцев, и поскольку конца этому не было видно, эмиры устали от яргу. Тогда Каан приказал смешать эти две партии, чтобы каждый из людей Коргуза делил палатку с человеком Эдгу-Темура, ел с ним из одной миски и спал на одной постели; и чтобы сами Коргуз и Эдгу-Темур жили под одной крышей и кормились из одной тарелки, как и их слуги. Каан также приказал, чтобы ни у кого из них не было ножа или железного оружия, поэтому у них забрали ножи и другое оружие. Император надеялся, что, проводя вместе дни и ночи, они могли примириться и отказаться от своих враждебных заявлений. Но поскольку и этими средствами примирение не было достигнуто, Чинкай и /235/ битикчи сообщили обо все заявлениях и обо всех случаях; и в один из дней сам Каан занялся рассмотрением этого дела и вновь выслушал каждого из них. *Тумен[1407] и его брат и сыновья Кул-Болата преклонили колени вместе с остальными членами свиты Эдгу-Темура и подверглись допросу. Взгляд Каана упал на них, и он вскричал: «Что вы делаете среди этих людей? Выйдите из их рядов и встаньте с теми, кто носит меч». После этого он рассудил их дело и признал Эдгу-Темура и его сторонников виновными. Самому же Эдгу-Темуру он сказал: «Поскольку ты человек Бату, я направлю твое дело ему. Он решит, как с ним поступить». Однако несмотря на полное отсутствие сочувствия к Эдгу-Темуру, Чинкай сумел проявить по отношению к нему некоторую доброту. Научив его, что ему говорить, он передал Каану его заявление: «Каан стоит выше Бату. Кто я такой, что мое дело требует обсуждения? Во власти Императора Лица Земли, Каана, рассудить его». И тогда Каан помиловал его, а если бы дело было отдано на рассмотрение Бату, будь он даже его лучшим другом, какую милость оказал бы он ему?
Каан велел Эдгу-Темуру и его спутникам пойти к Коргузу. Некоторые были избиты, другие переданы Коргузу, которые поместил их в кангу (cangue), что стало причиной их [последующего] неповиновения и мятежа. А что до остальных, он велел дать им запасных лошадей и отправил назад с Коргузом. Он также велел сказать им, что в соответствии с их поступками и ясой Чингисхана, согласно которой наказанием лживому айкаку[1408] является смерть, их в качестве предостережения другим следовало бы казнить; но поскольку они проделали долгий путь, чтобы прийти к его двору и их жены и дети ждут их, он не хотел, чтобы их семьи получили дурные известия, и потому сохранил им жизнь. Но впредь они не должны заниматься подобными делами. Коргузу же он велел передать следующее /236/: «Эти люди — наши слуги. Мы простили им их преступления. Поэтому если ты затаишь зло на них, ты также будешь признан виновным, а такого, как ты, убить нетрудно».
Когда эти яргу были завершены, Коргуз стал управлять государственными и общественными делами, и решения по прошениям принимались согласно его воле. И какие бы земли [к западу] от реки Окс[1409] ни завоевывали войска Чормагуна, все они передавались под его управление Кааном, который выдавал ему соответствующие ярлыки и пайцзу.
А во время того яргу Каан сказал о Шараф ад-Дине: «Корень всего этого зла — этот таджик, который научал этих юношей, что им делать. Если он отправится сейчас с Коргузом, то свернет с истинного пути. Он не должен идти с ним». Что до самого Шараф ад-Дина, он видел, что в душе Коргуз был сердит на него, и боялся его мести. Поэтому он был рад, когда его задержали. Однако Коргуз, с одобрения Чинкая, воспротивился этому решению на том основании, что без Шараф ад-Дина невозможно было разобраться со счетами за столько прошлых лет и что если он будет отсутствовать, сборщики налогов и чиновники казначейства все спишут на него. Так было получено согласие Каана на его возвращение, и он был доставлен назад против своей воли.
Когда дела Коргуза были разрешены, мелики и первые люди Хорасана, сопровождавшие его, пожелали, чтобы каждому из них был выдан отдельный ярлык. Однако Коргуз тайно порешил с Чинкаем, что если все они получат ярлыки или указы, какое преимущество будет у него над остальными? По этой причине никто не смог добыть ярлык или пайцзу.
Тогда все они двинулись в обратный пути, и Коргуз послал вперед гонцов сообщить добрую весть о милости Каана (soyurghamishī va marḥamat) и поражении своих врагов. После этого монголы, которые перешли на сторону Эдгу-Темура /237/, также были арестованы и помещены в кангу, а Тонкуз и Тумен были выведены из орды с руками, связанными за спиной. После этого Коргуз отправился назад.
[XXIX] О ПРИБЫТИИ КОРГУЗА В ХОРАСАН И О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С НИМ ПОСЛЕ ЭТОГО
Обретя таким образом милость султана и победив своих врагов, Коргуз на обратном пути заехал к Тангуту, брату Бату, а затем продолжил путь через Хорезм. Чтобы приготовить для него тузгу[1410], мой отец отправил туда палатку со всем необходимым — золотой и серебряной посудой (? majlis-khāna) — и сделал все, что делалось в таких случаях. Все оставшиеся в Хорасане знатные люди вышли вместе с моим отцом поздравить его с возвращением. Он прибыл со стороны Шахристана и в первый день джумады 637 года [ноябрь-декабрь 1239] остановился перед своим домом. За всеми начальниками были посланы гонцы, и они явились, и монгольские эмиры также пришли. Мой отец приготовил еще одну палатку великолепной работы и замечательной расцветки со всей необходимой золотой и серебряной утварью. Он поставил эту палатку и пировал в ней без перерыва несколько дней, и в это время были зачитаны ярлыки, и вновь провозглашенные ясы были объявлены всему миру. И вот прибыли вожди и садры Ирака, и он отправил своего сына в Ирак, Арран и Азербайджан с теми секретарями, которые присутствовали в диване. И хотя число их было велико, основную работу пришлось выполнять Низам ад-Дин Шаху по причине его знаний и опыта.