будем вспоминать, что наша прогулка может кому-то показаться смешной, для кого-то бессмысленной…
Мужчина. А почему эта прогулка должна кому-то казаться смешной?
Адиля. Почему? Почему… Не знаю. Я чувствую это… Как вам сказать?.. Вы помните, по телевизору показывали футбол, — с мирового чемпионата. Когда футболисты играли, у нас было уже утро, поэтому игру сняли на пленку, а вечером показывали по телевизору. Люди откладывали из-за футбола свадьбы. Город будто вымер — ни одного мужчины, словно война прошла. Все смотрели телевизор. Артисты не знали, что делать — театры пустовали. Все сидели у телевизора. Но не волновались, потому что знали, что мяч в ворота не влетит. Нам был известен счет. Мы знали, на какой минуте в чьи ворота влетит мяч, сколько их будет забито всего, кто будет их забивать. Об этом было в вечерней газете, ну и, конечно, по радио… А игроки ничего не знали. Забив мяч в ворота, они обнимались, бухались на колени и молились, а мы знали, что они все равно проиграют. Мы знали, что их ждет. Знали, что отчаяние, слезы на глазах их противников — неуместны, потому что они выиграют. А они ничего не знали, они понятия не имели, что их ожидает… Я это запомнила навсегда. Я чувствую это постоянно, непрерывно. Мне все время кажется, что все наши радости, все печали — мнимые, бессмысленные. Десять лет мы проживем, или двадцать, или тридцать — не все ли равно? Но сейчас забудем обо всем… Забудем обо всем, будем гулять по мокрым улицам и радоваться.
Мужчина. Почему бы вам не взглянуть на эти десять, двадцать, сорок лет как на вечность?
Адиля. Вечность? По правде сказать, я никогда не понимала, что это такое… Если всерьез…
Мужчина. Есть одна легенда. Стоит алмазная гора высотой в тысячу верст, вершины ее не видно. Раз в тысячу лет на гору садится маленькая пташка и долбит ее своим клювом. Потом снова улетает. Улетает с тем, чтобы вернуться через тысячу лет. Вернуться, чтобы снова потюкать своим крохотным клювиком. Когда эта пташка продолбит алмазную гору до основания, пройдет лишь один миг вечности…
Адиля. Один раз каждую тысячу лет… Двадцать лет тоже могут быть своего рода вечностью? А если эти двадцать лет живешь рядом с таким человеком, как Единственнов, или с таким, как Ибрагим или Халил? А что желать несчастливицам, подобным Зулейхе и Гюльзар?.. А на что им эти годы? Зачем им вечность? Ни к чему… Так же, как и мне. Ведь вам они все о себе рассказали. И я тоже рассказала…
Мужчина. Вы могли бы позвать и других людей.
Адиля. Других людей? Кого это? Может, надо было позвать Салима, начальника отдела, где работает Халил? Было бы то же самое. Каждый раз он смотрит на меня так, что кроме Халила все понимают смысл его взглядов. Или учительницу Саодат-ханум? Эту взяточницу… Или Салеха, которого жена обманывает. Вы что, открыли бы ему на это глаза? Надо их было вызвать?
Мужчина. Нет.
Адиля. А кого же еще?
Мужчина. Вызвали бы своего соседа Фазиля. День и ночь работает, содержит такую семью, а дома шутки, смех не прекращаются. Мы бы спросили у него, в чем секрет. Или вызвали бы учительницу Месьму, которую вы помните еще по средней школе. Совсем состарилась уже, но школу не оставляет. Мы бы спросили у нее, в чем дело? Наконец, вызвали бы вашего отца.
Адиля. Моего отца нет в живых. Он погиб на войне.
Мужчина. Я знаю. Мы бы спросили у него, почему, раз все так пусто и бессмысленно, вы, тридцатипятилетний мужчина, пошли на войну? Наверно, он ответил бы…
Адиля. Может быть… Может быть, он и ответил бы… Но разве изменилась бы наша жизнь от одного этого ответа?
Мужчина. Нет, от одного этого ответа ваша жизнь не изменилась бы. Потому что вы сами этого не хотите. Вы их забыли — и отца, и учительницу Месьму… Они вам не нужны. Нет, вы меня не прерывайте. Сегодня я должен вам сказать все… Они вам не нужны, потому что вы — сама по себе. Взгляните из вашего окна на город, так надоевший вам. Подумайте, что вы смотрите на него впервые. Подумайте о людях, живущих под этими крышами. Почему вы решили, что их существование бессмысленно? Вы думаете, зачем эти люди строят дома, заводы и фабрики, закладывают буровые? Для чего они так стараются? Вы ведь этого не знаете?
Адиля. И вы повторили эти холодные слова… Эти слова как лед холодные, очень холодные…
Мужчина. Потому что вы боитесь этих слов. В глубине своей души вы чувствуете, что эти слова правдивы, чувствуете, что повсюду жизнь продолжается и эта жизнь, со всеми ее радостями, со всеми печалями, интересна, богата, но проходит мимо вас. А вы не осмеливаетесь в нее включиться…
Адиля. Вы стали вдруг таким резким!.. Я не хочу, чтобы вы были таким резким, таким беспощадным. Я не хочу с вами расставаться. Я хочу, чтобы мы с вами до утра бродили по этим улицам…
Мужчина. А утром? Ведь утро не будет таким, как этот дождливый весенний вечер. Утром вы снова встанете и пойдете на работу. С работы снова вернетесь домой. Ночью, когда уляжетесь спать, еще до того, как уснете, снова поднимет голову ваш внутренний голос. Вы снова уснете под упреки этого голоса. И снова утром встанете и пойдете на работу. Так пройдут годы. И малая пташка своим крохотным клювиком сковырнет вашу алмазную гору…
Адиля. Ничего. Я больше не боюсь этого. Я больше не боюсь этого, потому что есть вы. Мы каждый день будем встречаться. Снова отправимся в Джидырскую степь. Мы с вами поедем в Кедабек, разожжем костер чуть пониже селения Большой Гара-Мурад, где упал вместе с колхозным конем мой начальник, испечем в золе картошку и навсегда забудем о моем начальнике…
Мужчина. Ну что вы притворяетесь? Зачем вы лжете?
Адиля. Я… Не понимаю вас…
Мужчина. Разве вы о нем забудете? Вспомните, утром вам придется поздороваться с ним… Или я не прав?
Адиля. Какой вы безжалостный, жестокий!.. Не будьте таким! Прошу вас… Вы мой единственный друг. Я могу обидеться на вас… И тогда уже все будет кончено. Ведь мы с вами еще много раз будем встречаться. Много-много раз, до глубокой старости… До тех пор, пока птичка не продолбит алмазную гору своим крохотным клювиком.
Мужчина. Нет, это невозможно…
Адиля. Невозможно! Почему? Неужели для вас есть невозможные