— Это ваш конь? — не удержался от вопроса Пэдди, который уже давно не сводил глаз с величественного животного.
— Мой, — обращая снисходительный взгляд на малыша, который, как ни старался, не мог скрыть своей зависти, ответила она. — Его зовут Сорсьер, и на нем не может ездить никто, кроме меня. Он самый быстрый в округе, а может быть, и во всей Луизиане.
— Этот конь великоват для таких маленьких ручек, — заметил Николя.
— Вы думаете, что я хвастаюсь? — Ее глаза вызывающе сверкнули. — Хорошо, я покажу вам, месье, великоват он мне или в самый раз!
С видом явного превосходства девушка смерила Николя взглядом, круто развернула коня и помчалась галопом по бездорожью туда, где белела ограда поместья. Mapa посмотрела на Николя, который внимательно наблюдал за удаляющейся всадницей, пригнувшейся к седлу своего коня. Он зло прищурился и слегка побледнел, когда девушка на полном скаку одолела препятствие, и Mapa, понимавшая, что он крайне раздражен, в душе пожалела отчаянную наездницу, которой предстояло испытать на себе силу его гнева. Копыта взметнулись над стеной снова, и девушка стала быстро приближаться к путникам, предвкушая шквал комплиментов и восхищенных похвал.
— У вас замечательный конь, но сегодня вы ездите на нем в последний раз. Такой безответственной маленькой глупышке, как вы, будет разрешено теперь ездить лишь на пони, — пообещал Николя.
Девушка оторопела и молча смотрела на него, не зная, как реагировать на такую откровенную наглость. Никто до сих пор не осмеливался говорить с ней в таком тоне. На щеках у нее вспыхнул румянец, и злость, клокотавшая в груди, нашла, наконец, выход наружу.
— Убирайтесь с моей земли немедленно! — выпалила она. — Вы не имеете права преступать границу частного владения!
— Послушайте, а кто вы такая? — поинтересовался Николя, не обращая внимания на ее выпад.
— Я Дамарис де Монтань-Шанталь. А вы кто?
— А я Николя де Монтань-Шанталь, — улыбнулся он.
Юная мисс что было сил стиснула поводья, и коню передалось взволнованное состояние хозяйки — он стал бить копытом в землю. Девушка была еще слишком молода, чтобы владеть собой. Mapa заметила, как на ее лице попеременно отразились удивление, недоверие, отчаяние, но любопытство все же взяло верх над остальными чувствами, и Дамарис вперилась взглядом в изумрудные глаза человека, о котором в их доме было принято говорить полушепотом.
— Так что же, моя маленькая племянница, окажут мне гостеприимство в Бомарэ или нет? — спросил Николя с ласковой улыбкой.
— Кое-кто, может быть, и окажет, — ответила она загадочно и вдруг показалась Маре гораздо более взрослой.
— А вы?
— Я еще не решила, — пожала она плечами. — А это кто? Ваша жена? А мальчик — ваш сын? — спросила она, кивая на его спутников.
— Вы задаете слишком много вопросов, — отозвался Николя.
— Если не задавать вопросов, то и не получить ответа, — убежденно высказалась Дамарис.
— Даже задав вопрос, человек совсем не обязательно получает ответ, — парировал Николя.
— Если хотите, я могу вернуться домой и выслать за вами экипаж, — предложила Дамарис, предпочитая сменить тему беседы.
— Не стоит. Насколько я помню, тут уже совсем недалеко. Ты можешь идти дальше? — обратился он к Маре, которая с любопытством наблюдала за словесной перепалкой между родственниками.
— Да, конечно. Мне даже нравится эта прогулка, — искренне ответила Mapa, давая Николя понять, что именно доставляет ей удовольствие.
— Откуда вы родом? — спросила ее Дамарис. — Вы говорите не так, как американцы в Новом Орлеане.
— Я из Ирландии.
— А где вы были все эти годы? — обратилась она с вопросом к Николя, приноравливая ход своего любимца к шагу пеших спутников.
— Путешествовал по миру, — уклончиво ответил тот.
— Мы только что из Калифорнии, — важно пояснил Пэдди. — Дядя Николя очень богат. Он богаче вас, — добавил он, с усилием отводя взгляд от великолепного скакуна и стараясь идти в ногу с Николя.
— У нас есть много денег и большой дом, — заносчиво ответила Дамарис. — А что есть у вас? И почему вы называете, его дядей? Разве вы мой кузен?
— Нет, но он разрешил мне называть его так, — с достоинством ответил Пэдди.
Дамарис задумалась над словами мальчика, стараясь сделать на их основе вывод о том, какие отношения связывают Николя и его спутников. Она время от времени оценивающе поглядывала то на Мару, то на Николя безо всякого стеснения и, наконец, пришла к заключению, которым тут же и поделилась с остальными:
— Она слишком хорошенькая, чтобы быть вашей женой. Она ваша любовница?
Джэми поперхнулась, закашлялась и стала судорожно глотать воздух ртом, чем отвлекла внимание Пэдди. Mapa почувствовала, как против собственной воли постыдно краснеет. Слова девушки неожиданно для нее самой задели Мару. Николя поджал губы и ледяным тоном сказал:
— Немедленно принесите леди свои извинения, Дамарис.
— Простите меня, мадемуазель. Я не хотела оскорбить вас. — Она послушно выполнила приказ Николя, тем более что действительно не имела ничего дурного на уме и сама же расстроилась от собственной бестактности.
— Я знаю. — Mapa заставила себя улыбнуться, но улыбка у нее получилась грустной. — Дело в том, что люди, как правило, не любят слышать о себе правду. Поэтому свое мнение в обществе принято держать при себе. Запомните это на будущее, — посоветовала она девушке.
По мере того как они приближались к дому, Николя невольно ускорил шаг. Пэдди и Джэми, которым было труднее поспеть за ним, чем остальным, изо всех сил старались не отстать. У Мары, воодушевленной мыслью о предстоящем свидании Николя с родственниками, открылось второе дыхание.
У начала подъездной аллеи Николя вдруг резко остановился. Раскидистые дубы, кроны которых переплелись и образовывали зеленый тоннель, стояли, как часовые, вдоль дороги. Николя именно так и описывал Маре это место, разве только розоватый фасад дома окутывал налет какой-то тайной грусти, которая никак не проявлялась внешне, но зато прекрасно чувствовалась. Высокие французские окна, по большей части закрытые ставнями, тянулись вдоль галереи, опоясывающей двухэтажное здание. Шесть массивных белых колонн по фасаду поддерживали величественный карниз.
— Бомарэ… — прошептал Николя, обводя взглядом родной дом.
— Вы отсутствовали слишком долго. — По-детски чистый голос Дамарис разрушил благоговейное молчание гостей. — Когда вы уехали, меня еще на свете не было.
Николя, казалось, не слышал ее, его взгляд все еще был прикован к дому.
— Пойдемте, — наконец, вымолвил он и во главе процессии зашагал к подъезду.