Николя, казалось, не слышал ее, его взгляд все еще был прикован к дому.
— Пойдемте, — наконец, вымолвил он и во главе процессии зашагал к подъезду.
Сквозь густые кроны деревьев Маре удалось разглядеть небольшой фрагмент плантации сахарного тростника, сад плодовых деревьев и цветущую лужайку, спускавшуюся к реке. В действительности они оказались гораздо ближе от берега, чем Mapa предполагала, просто дорога, по которой они шли с пристани, сильно петляла.
— Посмотри, Mapa, они похожи на стариков с длинными седыми бородами! — восхищенно воскликнул Пэдди и смеясь бросился к подножию огромного дуба, ствол которого был изборожден глубокими трещинами, и оторвал от коры большой кусок сизоватого мха.
Возле крыльца Дамарис спешилась и, хлопнув Сорсьера по спине, отправила его в конюшню, а сама взбежала по лестнице и скрылась между двумя колоннами. Белая дверь дома через минуту открылась снова, и на улицу высыпала прислуга. Должно быть, гости появлялись в Бомарэ крайне редко, поэтому работники-негры растерянно сбились в кучу и с любопытством разглядывали прибывших, перешептываясь на своем языке и подавая какие-то знаки тем, кто выглядывал из окон.
Mapa заметила Дамарис, которая наблюдала за происходящим с верхней площадки лестницы в обществе двух дам. Одна из них была лет шестнадцати, с темными волосами и смуглой кожей. Она надменно оттопырила нижнюю губу, что позволяло сделать вывод о ее вздорном характере. Мысок бледно-голубой шелковой туфельки, полускрытый длинным подолом юбки, нетерпеливо бил в мраморный пол, а ветерок подхватывал и теребил голубую ленту, повязанную у нее на талии.
Рядом с девушками находилась пожилая женщина в трауре, которую Mapa справедливо посчитала матерью Дамарис. Копна темно-рыжих волос, выбивавшаяся из-под черной шали, противоречила скорбному облику леди, которая, несмотря на свою бледность и болезненную худобу, сохранила черты былой красоты. На ее точеном лице сияли огромные выразительные глаза, навсегда лишенные горем и тяжким недугом способности смеяться. Тонкие руки женщины, так же как и брови, пребывали в постоянном нервическом движении. Она смотрела на Николя с любопытством и тревогой одновременно, пока, наконец, не узнала его.
— Николя… — вымолвила она тихо и впилась в него страдальческим взглядом. Затем из груди у нее вырвался глухой стон.
— Мама! — взвизгнула темноволосая девушка.
Николя взметнулся вверх по ступеням и подхватил мачеху на руки в тот момент, когда она потеряла сознание и готова была рухнуть на мраморные плиты крыльца. Прижав к груди ее легкое, почти невесомое тело, Николя прошел в дом.
— Кто эти люди? Что случилось? О Боже, она мертва! Я не вынесу этого! — кричала Николь в истерике, затравленно оглядываясь.
— Нет, она просто в обмороке, — рассудительно и полностью владея собой, заявила Дамарис. — А тебе падать в обморок я не советую. Я вовсе не намерена ловить тебя, если ты будешь падать, — добавила она с интонацией, усвоенной у Николя.
— Ты маленькая дрянь! — обратила Николь к своей младшей сестре искаженное гневом лицо. — Что ты в этом понимаешь?! — Она размахнулась и залепила Дамарис пощечину. — Ты понятия ни о чем не имеешь, кроме своего старого мерина! Я скажу маме, чтобы она продала его на бойню.
Губы Дамарис обиженно дрогнули, по щеке расползалось красное пятно от удара, но она не отступила ни на шаг в решимости защитить своего друга.
— Во-первых, он не старый, а во-вторых, никто никогда не посмеет продать его. Он мой, — угрожающе тихо процедила она сквозь стиснутые зубы.
— Вдруг мама снова сляжет после этого обморока? Что мы тогда станем делать? — плаксиво протянула Николь. — А ведь мы только что начали обсуждать фасон моего свадебного платья! Нет, это невозможно! — Она раздраженно топнула ножкой.
Mapa украдкой наблюдала за разговором сестер и ужасалась тому, какие отношения их связывали.
— Не могли бы мы войти в дом? — сказала она вежливо, но настойчиво, косвенно упрекая хозяек в том, что они держат их на пороге, — Мы проделали долгий путь пешком. К тому же я наслышана о радушии, с каким принимают гостей в Бомарэ. Или это всего лишь слухи? — с улыбкой обратилась она к старшей сестре, которая, казалось, только теперь заметила ее присутствие. — Раз ваша мама плохо себя чувствует, вам придется взять на себя роль хозяйки, — с состраданием в голосе, которое заставило Николь ощутить нужную ей в этот момент поддержку взрослого человека, добавила Mapa. — Когда у вас будет свой дом, практика подобного рода вам только пригодится. Я слышала, что вы говорили о своем предстоящем замужестве, не так ли? — продолжала Mapa, замечая, что девушка успокаивается и понемногу приходит в себя. — Я могла бы помочь вам в выборе фасона платья, поскольку неплохо разбираюсь в современной моде. Несколько дней назад я видела в Новом Орлеане поистине королевские модели. Мы могли бы обсудить их за чашечкой чая. Я уже составила представление о цветовой гамме, которая вам подойдет. — Mapa окинула оценивающим взглядом фигуру Николь. — Гм-м, я бы на вашем месте остановила выбор на светло-вишневом.
— Мадемуазель, я бы с радостью поговорила с вами об этом, — возвращаясь в прекрасное расположение духа, заворковала Николь. Она и не мечтала заполучить в собеседницы изысканную леди, которая была бы в курсе новых веяний в моде. — Разумеется, вы найдете самый радушный прием в Бомарэ, вас встретят с распростертыми объятиями. Я сама покажу комнаты вам и вашим спутникам. — Она на миг замялась. — Надеюсь, вы поживете у нас какое-то время? Прекрасно! — искренне отозвалась она на молчаливый кивок Мары. — Но прежде я прикажу подать чай в гостиную, там мы с вами и побеседуем, — закончила она со своей самой обворожительной улыбкой.
Mapa искоса взглянула на Дамарис и поняла, что ее не так легко ввести в заблуждение, как Николь.
— Я пошлю фургон за вашими вещами на пристань, мадемуазель. Только сначала проведаю маму, — сказала младшая сестра.
— Прекрасно сыграно, мисс! Ей-богу прекрасно! — шепнула Маре на ухо Джэми, проходя следом за ней в холл.
Они ступили под прохладную сень сводчатого потолка, их шаги отдавались гулким эхом на мраморных плитах. Mapa восхищенно разглядывала красочные гобелены на стенах, на которые падал приглушенный свет огромной хрустальной люстры, свисающей с потолка на медных цепях. Наверх вела массивная дубовая лестница, возле нее, напротив овального зеркала в позолоченной раме, помешался маленький круглый столик, на котором стояла ваза со свежими цветами.
— Прошу вас сюда, мадемуазель. — Николь ввела Мару в просторную гостиную, застланную толстым обюссонским ковром. На окнах, выходящих в галерею, висели тяжелые бархатные гардины с золотыми кистями, но от внимательного взгляда Мары не укрылось то, что в некоторых местах они были аккуратно заштопаны и кое-где дорогая ткань вытерлась и поизносилась. Николь жестом предложила Маре расположиться на софе, а сама присела на краешек стула.