нему.
— Мам, я не…
— Сделай это!
Я делаю, что мне говорят, веду себя как попугай-посыльный.
Папа усмехается и закатывает глаза, что заставляет ее передавать через меня еще больше информации о его отношении, и вскоре они действительно кричат друг на друга напрямую, потому что так намного проще.
— Я ухожу, — перекрикиваю я их. Они не признают меня. Я хватаю корзину и убегаю, радуясь, что моя машина требует технического обслуживания, а это значит, что я могу взять винтажный кадиллак моего отца.
Поездка на кладбище недолгая, но я не тороплюсь, наслаждаясь пребыванием в машине. Жаль, что я не могу опустить окна, как мы делали раньше, но сейчас почти конец января, поэтому я решаю включить стереосистему, включив несколько любимых песен Джулиана. Тексты странные, но музыка достаточно хороша.
Когда папа устроился на работу в Миссисипи, он распорядился перенести кремацию Джулиана и надгробный знак с того места, где мы впервые похоронили его в Канзасе, желая сохранить его рядом. Я никогда не узнаю почему, так как ни один из моих родителей не навещает его часто. Мама была всего один раз с тех пор, как переехала сюда, а папа приходит только на день рождения Джулиана, чтобы возложить цветы, слишком благоприятный момент, чтобы оставаться надолго. Единственный человек, который регулярно старается видеться с ним и тусоваться с ним — это я.
Вопреки тому, как в фильмах ужасов могут передаваться места захоронений, «У Джулиана» больше похоже на сад, чем на кладбище. Территория ухожена, трава яркая и зеленая круглый год, вокруг участка множество цветов. Вокруг посажено множество деревьев — мое любимое — апельсиновое дерево рядом с его захоронением, прикрывающее его от солнца. Это отличное место, и папе пришлось умолять пожилую пару, которой оно принадлежало, продать участок ему.
— Что он делает, Мармеладная пчелка? — я кричу, когда подхожу близко. Я пыхчу и выдыхаю, поднимаясь по мучительному склону. — Ты выглядишь так же прекрасно, как всегда. Каменно-серый цвет тебе действительно идет.
Будучи мертвым и все такое, Джулиан не в состоянии ответить. Но я могу представить, что бы ответил его застывший во времени пятнадцатилетний «я», что-то вроде: «Ты тоже хорошо выглядишь, Грета. Обожаю эти волосы. Ты собиралась сегодня для Эйнштейна, или это был несчастный случай?»
Я пристально смотрю на него с печальной улыбкой на лице.
— Счастливый случай, большое тебе спасибо.
Слава Богу, сейчас никого нет рядом, иначе они посмотрели бы на меня и подумали, что я сумасшедшая.
Когда я, наконец, стою перед ним, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, я возношу безмолвную молитву, а затем сразу приступаю к главному.
— Хорошо, итак, я принесла три разных вида сигарет. Я знаю, я знаю. Ты мертв, значит, ты избавился от этой привычки, но я только что вернулась к ней, и позволь мне сказать тебе, что это замечательно. — Я собираюсь залезть в карман своей куртки, но только для того, чтобы выругаться, осознав, что оставила ее на перилах дома моих родителей. Немного прохладно, но, учитывая физические нагрузки, которым я подверглась, чтобы подняться сюда, я едва ли заметила.
— Псих. Никаких тебе курить-дым. — Я беру одеяло подмышку и аккуратно расстилаю его на земле. Плюхнувшись, я хватаюсь за его край и заворачиваюсь в мягкий материал. — Но с другой стороны, мама действительно приготовила «makroud el louse». Не волнуйся, это бабушкин рецепт. — Высовывая руки из-под одеяла, как тираннозавр, я лезу в корзинку и протягиваю ему десерт. — Та-дам. Здесь их шесть. Я возьму пять, поскольку это справедливо.
— «Почему ты получаешь пять? Планируешь ли ты оставить крошки на земле по дороге домой?»
Я закатываю глаза. Если бы он был рядом со мной, я бы толкнула его локтем.
— О, заткнись. Ты должен быть благодарен, что я вообще делюсь. — Наклоняясь вперёд, я кладу перед ним печенье. — Кроме того, мне это нравится больше, чем тебе.
— «То, что я не просыпаюсь посреди ночи, чтобы съесть целый поднос, не значит, что они мне не нравятся также сильно.»
Игнорируя насмешку, я посвящаю его в свою жизнь. Я не разговаривала с Джулианом с выпускной недели. Я оживлена, чувствую легкость, когда разговариваю с ним.
Я рассказываю ему о том, как я сдала все свои экзамены в этом семестре, а это значит, что мне, слава богу, не нужно переезжать к маме и папе. Если мама действительно выполнит свою угрозу развода, я не хочу там быть. Я бы предпочла просто наблюдать за основными моментами — моя мама может быть веселой, когда она расстроена. Я понимаю, что мне следовало бы немного больше расстраиваться из-за развода моих родителей, но я слишком поглощена своими собственными проблемами, чтобы обращать на это внимание.
Я рассказываю ему все о нашей поездке во Францию, чтобы навестить мамину семью в Лионе, и о том, как наши родители ссорились большую часть поездки, изображая влюбленных только перед моими бабушкой и дедушкой. Он спрашивает о наших маме и отце и остальных членах большой семьи, и я вкратце рассказываю ему о том, как у них дела. Наши частые поездки во Францию и редкие визиты в Алжир были самыми яркими моментами нашего детства, наши живые бабушка и дедушка любили друг друга, у нас много двоюродных братьев и сестер, и они веселые.
Я рассказываю ему обо всех покупках, которые мы с мамой сделали в Париже — багаж «Goyard», купленный мамой, пришелся кстати — вдобавок к десяткам тысяч долларов, которые она потратила на ремонт в доме наших бабушки и дедушки.
— «А как насчет Отиса? Есть какие-нибудь новости о нем?»
Я не уверена, исходит ли этот вопрос от воображаемого Джулиана или от той части меня, которая не хочет забывать о нем, несмотря на то, что произошло.
— С тех пор, как я написала ему, чтобы он оставил меня в покое?
— «Да.»
— Ничего. — Я цепляюсь за одеяло. — Что прекрасно. На самом деле, здорово. Я попросила его не писать мне, и он исполнил мои пожелания и перестал. И это не похоже на то, что мы были… — Но я не говорю «вместе», потому что сказать это означало бы, что мне пришлось бы объяснять, что произошло в Париже. Где я вышвырнула «Какое У Него Лицо» из своего гостиничного номера, прежде чем все могло куда-то зайти, потому что было отвратительно, что кто-то, кто не был Отисом, целовал меня. И, честно говоря, я не хочу этого признавать, а тем более объяснять.
— «Ты не можешь просить об одном, но на самом деле хотеть чего-то другого. Это нечестно,»—