открытым письмом, в котором рассказал о происшедшем. Но ещё до публикации письма я встретился с Каменевым, когда он возвращался в Россию[701]. Он ехал из Лондона вместе с приглашённой в Советский Союз писательницей и скульптором Клэр Шеридан[702]. Меня представили этой красивой женщине. Я рассказал Каменеву о предложении немецких профсоюзов лично заняться русскими заказами и об отказе русских, заметив при этом, что такое положение вещей может нанести вред сотрудничеству профсоюзного движения Германии и Советского Союза. Было обещано, что он займётся этим сразу по прибытии домой. Но я так больше ничего и не узнал о данном деле. Руководитель русских профсоюзов Лозовский[703] тоже пытался вмешаться, но безрезультатно. Зарождающиеся дружественные отношения между рабочими двух стран были разрушены.
Важную роль в срыве Капповского путча в Германии сыграл Легин. Он решительно потребовал объявления всеобщей забастовки. Члены правительства бежали из Берлина, Легин остался на месте. Заговорщики, взявшие власть в свои руки, искали его повсюду. Легин полностью владел ситуацией. Заговор был сорван, правительство вернулось в Берлин, забастовка была отменена. В это критическое время я часто находился рядом с Легином, меня поражали его спокойствие и уверенность.
Легин был большим ценителем немецких Мозельских вин. Поэтому у меня дома всегда специально для него стояло вино его любимой марки, чтобы он мог утолить жажду.
Когда в 1920 г. Карл Легин умер, не нашлось никого, кто продолжил бы начатое им дело. Он перевернулся бы в гробу, увидев, во что превратилось руководство профсоюзов, созданных по придуманной им модели.
Ненадёжная немецкая марка стала доминантой финансовой жизни Германии и подрывала всякую возможность её стабилизации. Курс марки по отношению к фунту и доллару всё падал, а цены в стране всё росли. Падение курса марки стало настоящей катастрофой для тех, у кого были вклады, страховки, кто жил на пенсию или за счёт ренты. Но и те, кто располагал стабильным доходом, даже если они прежде и были миллионерами, внезапно оказались нищими. 1 млн. марок стал равен такой мелочи, как 25 шведских эре. Курс марки продолжал падать. Придя в ресторан, можно было заказать обед по ценам, указанным в меню в начале застолья, а к его концу получить счёт с ценами, возросшими на сотни процентов. Можно было разменять один доллар на целую кучу немецких марок и приобрести на них большой каменный дом. Иностранцы и спекулянты жили словно князья, а народ, имевший в запасе только марки, голодал.
Что же стояло за этим бедствием? Самый бесстыдный, невиданный доселе обман был разыгран ведущими немецкими политиками и финансистами, чтобы избежать уплаты компенсаций и дискредитировать республиканский и социал–демократический режим. Они не остановились перед тем, чтобы разорить вкладчиков своей страны. На начальной стадии, когда ещё сохранялось доверие к немецкой марке, они через агентов продавали миллиарды марок за границей. Друзья Германии были обмануты. А немцы, таким образом, вернули не только то, что выплатили в счёт репараций, но и получили за границей актив для начала вооружения как внутри, так и вне Германии.
Гуго Стиннес, один из немецких промышленных магнатов, нажился в годы национальной катастрофы. Он брал в долг в банках, у банкиров и в страховых обществах столько, сколько ему давали, и покупал всё подряд: недвижимое имущество, фабрики, банки, страховые общества, поместья, акции, облигации, товары, машины. Когда пришёл срок выплаты долгов, курс марки резко упал, и оказалось, что он получил своё богатство почти бесплатно.
Хорошо нажился в Берлине и Ивар Крюгер, купивший недвижимость на Унтер ден Линден и Фридрихштрассе. Многие шведы имели недвижимость в Германии, правда, большинство из них приобрели её ещё до краха марки.
Вполне понятно, что такая обстановка в стране деморализовала деловую жизнь, и многие ранее солидные и безупречные люди втягивались в спекуляции и мошенничество.
Однажды в моём берлинском банке появился некто Мойрер, коммерческий советник. Он представил рекомендацию из «Национального банка Германии». Пока я с ним разговаривал, туда позвонили и получили подтверждение о том, что это надёжный человек, с которым можно иметь дело. Мойрер продал партию винтовок в Афганистан, и афганское правительство должно было оплатить оружие по документам. Он просил помочь ему в осуществлении сделки. Я отказался, сказав, что, насколько мне было известно, такие сделки запрещены Версальским договором. На это он ответил, что торговля оружием запрещена в Германии, а в данном случае оружие следует из Италии в Афганистан и у него имеется лицензия на провоз оружия через Германию. Он обратился к нам потому, что Афганистан выразил желание иметь дело с нейтральным банком и передал документы, подтверждающие законность сделки. Мы согласились помочь ему. На другой день явился афганский посол и внёс в банк 30 000 фунтов с указанием выдавать деньги Мойреру по мере поступления от него железнодорожных документов с указанием суммы за отгруженное оружие[704].
Операция уже давно была завершена, когда мне вдруг позвонили из «Национального банка» и сообщили новые сведения о Мойрере. Меня предупредили о том, что он оказался непорядочным человеком, и попросили не иметь с ним никаких дел.
Поставки завершились, пока меня не было в Берлине. Поверенный в делах банка, после получения от нашего контролёра подтверждения о наличии поставок, выплатил Мойреру 30 000 фунтов. Однако, когда ящики прибыли в Афганистан и были вскрыты, вместо винтовок в них обнаружили камни. Коммерческий советник смог подкупить даже преданных мне людей. Мы потеряли всю внесённую афганцами сумму. Вскоре после этой махинации Мойрер умер, поверенного судили, процесс растянулся на несколько лет, а когда виновного приговорили к возмещению убытков, у того не было ни гроша.
Директором «Национального банка Германии», информационный отдел которого порекомендовал мне Мойрера, был Эмиль Виттенберг[705], один из моих лучших друзей в Германии. Он прослужил в банке 40 лет и, когда «Национальный банк Германии» объединился с «Дармштадским банком»[706], стал одним из руководителей этого крупного предприятия. Он был евреем, человеком старой закалки, пользующимся большим уважением.
Виттенберг много лет проработал на русском рынке в царское время. Очень хорошо знал Швецию, имел массу друзей среди банкиров. С Луи Френкелем[707], основателем «Шведского торгового банка», он был на дружеской ноге. За услуги, оказанные Швеции, Виттенберг был награждён орденом «Полярная звезда». За долгое время банковской службы он разбогател и, живя до этого в простых условиях, купил к своей свадьбе замок в Потсдаме и роскошно его обставил.
Я часто бывал в Потсдаме и проводил у друзей Виттенбергов выходные. У них был великолепный винный погреб, причём сам