в постели, как раздался страшный стук. Я встал, открыл дверь и увидел с десяток вооружённых людей. Они хотели произвести обыск. Зная лишь несколько слов по–русски, я стал при помощи жестов и этих слов объяснять, что мы шведы и у нас нет ничего интересного и запрещённого. Меня поняли и отправились дальше. Линдхаген счёл, что переговоры были слишком затяжными, но на другой день он сообщил нашим друзьям: «Как только Ашберг появился в ночной рубахе, они в панике разбежались».
Вместе с Чильбумом я побывал у Александра Шляпникова[659], тогдашнего министра труда и железных дорог. Заброшенный и одинокий, он сидел в огромном здании министерства, на службе у него состояло два десятка людей, вместо тысяч прежних чиновников.
Побывал я и в Государственном банке, президентом которого был Пятаков и вице–президентом Фюрстенберг[660], с которым я уже был знаком. Меня поразило, что в течение всего разговора Пятаков не проронил ни единого слова. Он сидел в председательском кресле и с глубоким вниманием выслушивал все мои рассуждения и предложения. Длинные волосы и рыжая эспаньолка делали его похожим на живого натурщика для картины голландского художника XVI века. Через много лет он навестил меня в Париже и, когда мы заговорили о прошлом, сказал, что отлично помнит мой визит в банк. Ему тогда было немногим больше двадцати лет и он абсолютно ничего не понимал в моих экономических рассуждениях, поэтому боялся раскрыть рот. Однако, если судить по тому вкладу в экономическую жизнь, который сделал Пятаков, он очень быстро вник в суть экономических проблем.
С Менжинским, министром финансов, мы неоднократно вели продолжительные беседы. Позже он возглавил грозную ЧК, политическую милицию с центром в Москве. Также я познакомился с Урицким, возглавлявшим петроградскую милицию. Он был небольшого роста, но в его умных глазах всегда горел азартный огонек.
В Москве мне повстречался Антон Нильссон[661], проходивший в своё время по делу «Амальтеа». Вместе с двумя сообщниками он подбросил бомбу в плавучую казарму «Амальтеа», стоявшую недалеко от города Мальмё, при этом один человек был убит и 20 ранены. На том судне жили штрейкбрехеры. Преступление вызвало общественный шок и всколыхнуло рабочее движение, хотя и рабочие осуждали это действие. Сообщники были схвачены и приговорены к смертной казни, которая позже была заменена пожизненной каторгой. Приговор привёл в негодование рабочих, началась активная борьба за освобождение участников событий. Движение возглавил издатель Аксель Хольмстрём[662]. Благодаря его неутомимой работе общественное мнение в стране склонилось в сторону осуждённых, и в 1917 г. они вышли на свободу.
Антон Нильссон был добрым человеком и большим идеалистом, только юношеский максимализм привёл его к такому необдуманному поступку. Когда он вышел на свободу из тюрьмы Лонгхольмен, я помог ему поступить в лётную школу. Получив диплом, он отправился в Россию, где стал лётчиком в Красной армии.
Находясь в Москве, я встретил ещё одного шведа, моего друга, оптовика Юхана Карлссона, зятя Артура Энгберга[663]. Карлссон улаживал в Москве кое–какие дела. Жил он в гостинице и однажды пришёл домой с крупной суммой денег. Вечером в его номер ворвались два бандита и велели выложить деньги. Они и не предполагали, что нарвались на старого закалённого викинга. Юхан Карлссон был сильным, как медведь, и юрким, как кошка. Он перешёл в наступление и пустился в погоню за бандитами, когда те стали удирать через чердак на крышу. С пулей в ноге он догнал их и обезвредил. Потом он целый месяц пролежал в больнице.
Министр торговли Вронский был личным другом Чильбума и часто бывал в гостинице «Европейской», где мы все жили. Он был самым большим оптимистом в среде большевиков–руководителей, хотя его оптимизм ничем себя не оправдывал.
Однажды я зашёл к нему в кабинет, и он сказал: «Сегодня мы решили издать декрет, согласно которому мы аннулируем все иностранные долги, которые Россия наделала во время царского режима и правления Керенского. Я думаю, что все вы там побледнеете от этого»[664]. «Могу подтвердить, что я потрясён, — ответил я, — ничего более глупого я никогда не слышал. Можно понять, что сейчас вы не в состоянии выплатить эти старые долги. Вы не одни такие. Никто не требует от вас выплаты этих долгов прямо сейчас. Но на весь свет объявить, что вы решили списать с себя эти долги, вещь неслыханная и в результате вы полностью лишитесь кредитов для себя во всём мире».
Но Вронский только хохотал. Было ясно, что декрет издавался в угоду массам, но это вело к опасным последствиям. Но никто не собирался вникать, к чему это может привести. Большое число французов вложило деньги в русские облигации, незадолго до этого Соединённые Штаты предоставили России первый заём. Правительство Керенского выпустило заём свободной России, на который подписывались все симпатизирующие свободной России, в основном простые люди, не разбирающиеся в партиях и их расхождениях по тактическим вопросам. Это были свободолюбивые люди в разных странах мира, так они выразили своё отношение к русскому народу, и вот теперь им дали пощёчину[665].
Декрет об аннулировании старых долгов был непродуманным. Внешние долги — это, прежде всего, драгоценные ресурсы, которые составляют основу взаимных интересов и служат звеном, связующим Россию и страны–кредиторы, главным из которых были Соединённые Штаты. И не потому, что их кредиты особенно велики, и не в связи с политическими расхождениями этих держав. К тому же русские не имели к Соединённым Штатам никаких претензий, в отличие от Англии и Франции, которые по Версальскому миру не компенсировали России её вклад в войну, оплаченный миллионами человеческих жизней и утратой Польши, Прибалтийских провинций, Бессарабии и Финляндии.
Значение Соединённых Штатов велико потому, что они обладают мощной промышленностью и способны делать крупные поставки. Выплачивая долги Штатам, можно было бы наладить невиданный до сих пор обмен между континентами. Россия, чьё население больше, чем в Соединённых Штатах, и чья территория составляет 1/6 часть всего мира, имела достаточную покупательную способность, чтобы дать работу безработным в Америке. Имелись также ресурсы для оплаты долгов натуральными продуктами и товарами.
Насколько щепетилен вопрос о выплате долгов, мы можем проследить на примере отношений Соединённых Штатов к Финляндии, которая всегда пунктуально выполняет свои долговые обязательства. Даже в период, когда Финляндия вместе с Германией напала на союзную Россию, Штаты не прервали связей с Финляндией. Это можно объяснить тем высоким престижем, которого Финляндия добилась, корректно обращаясь со своими обязательствами.
В то время, когда немцы получали кредиты, давшие им