Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

Край ссылки, страна неудачников… Как объяснить ей, что выбор, который он для себя сделал на сегодняшний день, может быть, главная его удача, потому что потом было бы поздно, оброс бы со всех сторон лишайником, как придорожный камень, оплели бы его корни и стебли трав, и никакая сила с места не сдвинула бы! Были бы какие-то победы местного значения, какие-то достижения, и собственная крыша над головой появилась бы, и семья, и положение, и мама, наконец, успокоилась бы и не терзала себе и ему душу. Но в одинокие ночные минуты бессонницы и непокоя застарелой болью отзывалась бы мысль о том, что загубил, предал самую, может быть, светлую свою мечту.

Что он знает о Сибири, о Севере? Только то, что этому краю предстоит стать его второй родиной и что отныне он до конца своих дней обречен: на Севере он будет тосковать по родному городу на Днепре, здесь, в городе, тосковать по Северу. И на огромных этих пространствах, слившихся раньше для него в сплошное белое пятно, теперь светит ему огонек, живой и близкий, как костер на берегу реки, к которому выходишь из маршрута, – поисковая партия Князева…

Луна заглядывала теперь в сервант, пересчитывала хрустальные рюмки и чашечки кофейного сервиза. Жанна спала у Заблоцкого на руке, губы ее были приоткрыты. Он рассматривал ее лицо и впервые отдал себе отчет в том, что в своих с ней отношениях все время сдерживал себя: вначале смотрел на все это как на эпизод, потом уверял себя, что он для нее – прихоть, преходящее увлечение, а ведь она-то, Жанна, принимает всерьез их любовь, планы строит, хотя он никогда ей ничего не обещал, и как теперь сказать ей об отъезде?

Харитон Трофимович Ульяненко, как уже говорилось, отдельного кабинета не имел, вместе с ним в комнате обитали еще два сотрудника: инженер Пинчук и мэнээс Артем Головня. Пинчук – пожилой, плотный, бритоголовый, лицо в тяжелых бульдожьих складках, не болтливый, никогда не опаздывающий на работу – словом, человек старой закалки. Артем Головня – тихий, старательный и способный мальчик, по слухам – очередной «донор» Харитона Трофимовича. Постоянно мотавшийся по командировкам или пропадавший в фондах треста, он состоял при Харитоне Трофимовиче на дальних посылках, Пинчук же был вроде денщика. Поговаривали, что Пинчук в нерабочее время обрабатывает его садовый участок. Как бы там ни было, он был доверенным лицом Харитона Трофимовича, но при самых конфиденциальных разговорах патрона с кем-нибудь из сотрудников и он, повинуясь незаметному знаку, выходил из комнаты и, некурящий, с непроницаемым лицом, мерным шагом прохаживался взад-вперед по коридору или, заложив руки за спину, изучал вывешенные на видном месте социалистические обязательства отдела.

Когда Харитон Трофимович пригласил к себе по внутреннему телефону Заблоцкого, тот встретил в коридоре Пинчука и насторожился: очевидно, настало время узнать, какие виды имеет на него начальство.

– Как у вас обстоят дела с диссертацией?

Вопрос был задан без обиняков, из чего Заблоцкий заключил, что Харитону Трофимовичу стало известно о постигшей его неудаче, и в который раз подивился тому, что в филиале ничего невозможно скрыть.

– Ничего хорошего, Харитон Трофимович. Кажется, я надувал мыльный пузырь…

Слушая его, Харитон Трофимович поигрывал большими портняжными ножницами, которые на его столе с двумя стопами потрепанных папок по бокам были таким же обязательным атрибутом, как перекидной календарь, полированная мраморная подставка с тремя держателями для шариковых ручек или длинный узкий ящик библиографической картотеки.

– Чем думаете заниматься дальше?

Заблоцкому хотелось, чтобы о его уходе первой узнала Зоя Ивановна, но чего уж теперь… И он сказал:

– Буду увольняться.

– Увольняться? – Харитон Трофимович был удивлен и даже, кажется, задет – Для меня это неожиданность.

Так… А почему, собственно говоря, сразу такой решительный шаг? Не жалко вам собственных трудов? Отложите пока вашу работу, отдохните, отвлекитесь от нее, потом яснее станут ошибки. А когда появится желание вернуться к ней, создадим вам условия.

– Нет, Харитон Трофимович, надоело. Устал.

Ульяненко помолчал и, как видно, поняв, что Заблоцкий твердо решил уволиться, спросил:

– Где же вы собираетесь трудоустраиваться?

– Поеду на Север, за длинным рублем.

Харитон Трофимович покачал головой.

– Длинный рубль на Севере укоротили, не тот сейчас длинный рубль. Но дышать там действительно легче… если вы за этим едете.

Он все понимал, этот ученый муж, и сейчас, может быть, завидовал Заблоцкому, его решимости, его несвязанности.

– Зое Ивановне-то вы закончите работу?

– Съемку закончу через несколько дней.

– А печатать?

– Печатать надо в пяти экземплярах, это трудоемкая работа, но с ней справится любой мало-мальски грамотный фотограф. – Не хватало, чтобы его заставили отрабатывать две недели,- Пробные отпечатки я делаю, так что образцы у него будут.

– Значит, работы вам не больше чем на неделю?

– Да, не больше.

– Так… – Харитон Трофимович посмотрел на Заблоцкого. – А если я вам предложу такой вариант… Вы в Новояблоневке, кажется, были недавно, как она вам показалась?

– Милая провинциальная дыра.

– Вам, молодежи, все столицы подавай… Ну так вот: недалеко от Новояблоневки будет проходиться опорная скважина. Бурение начнется летом, буквально через несколько недель. Вы понимаете, что это такое?

Да, Заблоцкий понимал, что такое опорное бурение. Прежде всего, это керн с глубины 2-3 тысячи метров, недостижимой при обычном разведочном или картировочном бурении. Многие исследователи за право доступа к этому керну отдали бы левую руку, чтобы правой написать серию статей, а то и диссертацию.

– Есть возможность, – продолжал Харитон Трофимович, – устроиться геологом на эту скважину, на документацию керна. Это было бы полезно во всех отношениях – и для качества документации, и для филиала, и для вас лично. Бурение по проекту продлится около года, потом можно будет вернуться в родные пенаты… имея в руках богатейший материал. А уж как им распорядиться – это мы вместе решили бы.

Заблоцкий, ушам не веря, уставился на Харитона Трофимовича. Вид у него, наверное, был сейчас преглупый. Он овладел собой и спросил с ухмылкой:

– Научный шпионаж?

Харитон Трофимович, тоже усмехаясь, но уклончиво, сказал:

– Ну, в какой-то степени… Внешнее сходство действительно имеется, в определенном смысле… Но суть, как вы понимаете, совсем в другом. Мы не конкурирующие фирмы, не гонимся за сверхприбылями, так что ваше сравнение в корне неверно. Тактический ход в здоровом научном соревновании – вот как это следует э-э… классифицировать.

– Но почему я? Почему, например, не Головня? Он тоже, кажется, холост, работает по вашей теме…

– Он не петрограф.

– Но для того, чтобы грамотно задокументировать керн и сделать сколки на шлифы, вовсе не нужно быть петрографом.

– Видите ли, Алексей Павлович… Лучше, когда материал в одних руках. До конца.

Ах ты гусь лапчатый, подумал Заблоцкий. Не хочешь делиться еще с кем-то?.. Да, не зря тебя называют бандитом с большой дороги… Ну, а если бы я согласился? Если бы принял твое предложение? Вот бы поглядеть, как ты себя дальше поведешь, как будешь прибирать к рукам этот материал…

У него мелькнуло азартное искушение: сделать вид, что попался на удочку Харитона Трофимовича, а там со временем овладеть инициативой и вывести на чистую воду самого рыбака… Но вот сумел бы он выстоять против такого противника? Сколько времени, здоровья, нервов ушло бы на эту борьбу?

Что ж, все к одному. Как хорошо, что решение уехать пришло к нему раньше.

Харитон Трофимович уже не улыбался, испытующе глядел на него, сомкнув рот в узкую щель, – крепкий, уверенный в себе пятидесятилетний мужчина, кандидат наук, завотделом, автор доброй сотни печатных работ, весьма конкурентоспособный, расчетливый, безжалостный и беззастенчивый в своей борьбе… Нет, жидковат он, Заблоцкий, для такого поединка, тут нужна рука потяжелей.

– Знаете, – сказал он, отведя глаза, – я уже настроился и вообще… Не по мне это. Поеду на Север.

– Ну, поезжайте, – сказал Харитон Трофимович с внезапной отчужденностью во взгляде и голосе.

Кажется, все решено окончательно и с решением этим свыкся, проникся его правильностью и неизбежностью, а написал: «Прошу уволить…» – и пролегла незримая полоса меж тобой, увольняющимся, и остальными, остающимися. И ты еще работаешь, как работал, подгоняешь «хвосты», чтобы уйти чистым, на тебя еще даже и приказа нет, и по закону ты еще можешь забрать свое заявление назад – но сотрудники для тебя уже словно пассажиры поезда, которому следовать дальше, до пункта назначения, а ты сходишь на маленькой станции…

Зоя Ивановна не удивилась и сожаления не выразила – поморгала по обыкновению и спросила, успеет ли он сделать контрольные отпечатки последних негативов. Заблоцкого такое ее безразличие задело, но он тоже не подал виду и понес заявление Кравцову. Секретарши на месте не было, он заглянул в кабинет – там тоже никого не было. Он вошел, не притворив за собой двери, положил заявление на стол поверх каких-то бумаг и вышел. А минут через двадцать секретарша пригласила его к Виктору Максимовичу.