Крайне любопытно, — как это мне удалось узнать из книги барона Людовика де Во «Стрелки из пистолета» (Париж, 1883), с. 149–50, — что сын Жоржа и Катрин Геккерн Дантес, Луи Жозеф Морис Шарль Жорж (1843–1902), был одним из наиболее выдающихся дуэлянтов своего времени. «Барон Жорж де Геккерн… рослый, крупный и грузный, светлые глаза и светлая борода», возглавлявший в шестидесятых годах борьбу против повстанцев в Мексике, «поссорился» в гостинице в Монтерее «с американцем, положившим ноги на стол перед десертом» и дрался с ним на дуэли «по-американски на револьверах, и ранил его в руку… По возвращении во Францию у него состоялась дуэль на шпагах с Альбером Роже. …Все помнят его дуэль с князем Долгоруким, в которой он попал в плечо своего противника после того, как тот стрелял в него с десяти шагов. …Это обаятельный прожигатель жизни… у которого много друзей в Париже и который это вполне заслуживает».
XXX
«Теперь сходитесь.» Хладнокровно, Еще не цѣля, два врага Походкой твердой, тихо, ровно 4 Четыре перешли шага, Четыре смертныя ступени. Свой пистолетъ тогда Евгеній, Не преставая наступать, 8 Сталъ первый тихо подымать. Вотъ пять шаговъ еще ступили, И Ленскій, жмуря лѣвый глазъ, Сталъ также цѣлить — но какъ разъ12 Онѣгинъ выстрѣлилъ... Пробили Часы урочные: поэтъ Роняетъ, молча, пистолетъ,
3 Походкой твердой, тихо, ровно. Ритм зловещего сближения участников дуэли, подчеркнутый эпитетами, напоминающими глухой звук шагов, любопытно предвосхищен в конце первой части ранней поэмы Пушкина «Кавказский пленник» (1820–27), где главный герой вспоминает своих прежних противников (строки 349–52):
Невольник чести беспощадной,Вблизи видал он свой конец,На поединках твердый, хладный,Встречая гибельный свинец.
Выражение «невольник чести» будет впоследствии в 1837 г. заимствовано Лермонтовым в его знаменитом стихотворении на смерть Пушкина.
12 Часы. Это также означает время. Время жизни подошло к концу, как если бы часы пробили последний раз.
XXXI
На грудь кладетъ тихонько руку И падаетъ. Туманный взоръ Изображаетъ смерть, не муку. 4 Такъ медленно по скату горъ, На солнцѣ искрами блистая, Спадаетъ глыба снѣговая. Мгновеннымъ холодомъ облитъ, 8 Онѣгинъ къ юношѣ спѣшитъ, Глядитъ, зоветъ его... напрасно: Его ужъ нѣтъ. Младой пѣвецъ Нашелъ безвременный конецъ!12 Дохнула буря, цвѣтъ прекрасной Увялъ на утренней зарѣ, Потухъ огонь на алтарѣ!...
6 глыба снеговая. «Глыба» означает больше, чем «ком» — среднее между «комом» и «грудой».
Когда в «ЕО» Пушкина, глава Шестая, XXXI, 4–6, падение Ленского в роковой дуэли иллюстрируется сравнением «Так медленно по скату гор, / На солнце искрами блистая, / Спадает глыба снеговая», мы мысленно рисуем себе, вместе с русским поэтом, русский сверкающий зимний день, но не можем не вспомнить, что в «Фингале» Макферсона, кн. III, Агандекка, убитая Старно падает «как снежный ком, скользя по склонам Ронана». Когда Лермонтов в «Герое нашего времени» (ч. II, «Княжна Мери») сравнивает гору Машук на северном Кавказе (высотой 3258 футов) с мохнатой персидской шапкой или называет другие низкие, заросшие лесом горы «кудрявыми горами», мы вспоминаем часто повторяющиеся «мохнатые горы» в «Поэмах Оссиана» (например, в начале «Дартулы»). И когда Толстой начинает и заканчивает свою изумительную повесть «Хаджи-Мурат» (1896–98; 1901–04) сложным сравнением смерти кавказского вождя с гибелью могучего репейника, мы обращаем внимание на слабое, но несомненное влияние фразы «они упали, подобно головке репейника», повторяющейся время от времени у Оссиана (например, в «Суль-малла с Лумона»).
10–14; XXXII, 9–14 Череда несвязных образов, завершающих строфу XXXI — «младой певец», «безвременный конец», «дохнула буря», «цвет прекрасный / Увял», «Потух огонь на алтаре», — намеренное сочетание поэтических условностей, посредством которых Пушкин воссоздает стиль бедного Ленского (ср.: XXI–XXII, последняя элегия Ленского); но богатые и оригинальные метафоры опустелого дома, закрытых ставень, забеленных мелом окон, отсутствия хозяйки (слово «душа» в России — женского рода), в конце строфы XXXII — собственно пушкинские; это как бы образец того, что «он» может сделать.
В 1820-е годы ни Шелли, ни Китс не были еще настолько известны, чтобы их широко читали во французских переводах, подобно значительно более распространенным и более доступно пересказанным Макферсону, Байрону и Муру. Когда Пушкин писал главу Шестую «ЕО», он, конечно, не был знаком с поэмой Шелли «Адонаис», написанной на смерть Китса в июне 1821 г. и в том же году опубликованной. Как и многие другие параллелизмы, упоминаемые в моих комментариях, сходство метафор при изображении смерти Ленского и образов «Адонаиса», VI, 7–9:
Раскрылись лепестки едва-едва,Завистливая буря налетела,И вместо всех плодов — безжизненное тело.
<Пер. В. Микушевича>
— легко объяснить логикой литературного развития, зиждущегося на общем источнике древних образов. Пушкинский образ опустелого дома, однако, более оригинален в характерных деталях, чем метафора «ангельской души» как «земной гостьи» в «невинной груди» («Адонаис», XVII).
XXXII
Недвижимъ онъ лежалъ, и страненъ Былъ томный миръ его чела. Подъ грудь онъ былъ на вылетъ раненъ; 4 Дымясь, изъ раны кровь текла. Тому назадъ одно мгновенье, Въ семъ сердцѣ билось вдохновенье, Вражда, надежда и любовь, 8 Играла жизнь, кипѣла кровь: Теперь какъ въ домѣ опустѣломъ, Все въ немъ и тихо, и темно; Замолкло навсегда оно.12 Закрыты ставни, окны мѣломъ Забѣлены. Хозяйки нѣтъ. А гдѣ, Богъ вѣсть. Пропалъ и слѣдъ.
1–2 Ср.: Браунинг, «После» (1855), монолог дуэлянта, убившего своего противника:
Как державно сиянье чела!Смерть взяла, что могла.Погружен в отрешенность свою,В незнакомом краюОн забыл и обиду, и месть,Все, что было и есть,И в торжественный миг похоронВесь преображен.
<Пер. Игн. Ивановского>.
8 Играла жизнь, кипела кровь. Это привело бы в смущение при переводе даже убежденного буквалиста.
9–14 См. коммент. к главе Шестой, XXXI, 10–14.
12–14 6 янв. 1827 г. Вяземский прочитал главу Шестую (привезенную Пушкиным в Москву), и это привело его в восторг. Он восхищался, обнаружив большую проницательность, метафорой опустелого дома (см. письмо, помеченное этим днем к Александру Тургеневу и Жуковскому, которые были за границей).
«Ставни» — складывающиеся дощатые щиты, прикрывающие внутреннюю часть оконной рамы.
XXXIII
Пріятно дерзкой эпиграммой Взбѣсить оплошнаго врага; Пріятно зрѣть, какъ онъ, упрямо 4 Склонивъ бодливые рога, Невольно въ зеркало глядится И узнавать себя стыдится; Пріятнѣй, если онъ, друзья, 8 Завоетъ сдуру: это я! Еще пріятнѣе въ молчаньи Ему готовить честный гробъ И тихо цѣлить въ блѣдный лобъ12 На благородномъ разстояньи; Но отослать его къ отцамъ Едва ль пріятно будетъ вамъ?
12 На благородном расстояньи. Ср.: Байрон, «Дон Жуан», IV, XLI, 4–6: