Читать интересную книгу Химеры просыпаются ночью - Райво Штулберг

Но и это не помогало не только обуздать себя, но и понять, откуда берется этот зуд, эти навязчивые фантазии о вырванных кишках, выдавленных из черепа глазных яблоках, раздвинутых голыми руками надрезах до самого мяса… Психически нездоровым я себя не ощутил ни разу. Как и какого-то особенного или неадекватного отношения к себе со стороны окружающих. Значит, это все-таки не сумасшествие. Не было это связано и с какими-то конкретными переживаниями: зуд возникал спонтанно, и невозможно было вывести какую-либо закономерность в его появлении.

Хотя… Людка. Первое время меня постоянно тянуло к ней, а потом ко всем, кто был на нее похож. Белокурые волосы, темные джинсы. Будто спусковой крючок в мозгу срабатывал. Но только это было поначалу, позже я и сам не мог сказать, когда и после чего сработает механизм спуска. Думал, что в Зоне отпустит: новое место, экстремальные условия… Мозг переключится на что-нибудь другое.

Не переключился. Конец этому пришел бы только со смертью. С моей смертью.

Но в том-то и дело, что умирать я не собирался. Умирали другие. А теперь пришла моя очередь?

Разломанные куски мебели жарко дышали изнутри, при вдохе озаряли комнату неровным багровым — словно закатом, и тогда в окно врывался ледяной ветер, чтобы охладить огненный пыл. Костер делал выдох — комната погружалась в полутьму, пахло горелым деревом и еще чем-то; наверное, краской или лаком.

Я постоянно вслушивался в нарастающий рев ветра снаружи. Порой казалось, что там топчется какой-то мутант, пыхтит, скребется в стену. Но это был всего лишь ветер. Начинало клонить в сон — то ли от холода, то ли от скуки. Как я ненавидел в детстве моменты, когда отключали электричество в доме. Будто в Средние века погружались. Скуктоища наступала ужасная. Тем хуже было, если сидели без света поздним вечером. Приходилось либо рано ложиться спать, либо валяться в постели с открытыми глазами и исходить бессильной досадой на незнакомых электриков, будто бы по вине которых ты вынужден прозябать в темноте и скукоте: ни книжку почитать, ни телевизор включить. Зато какая радость была, если свет, наконец, давали!..

Здесь же электричество было достаточной роскошью, чтобы научиться его ценить. В большинстве своем сталкеры коротали вечера у костра за беседами, разбавленными водкой, либо приготовлениями к завтрашним вылазкам. Можно было, впрочем, наведаться в бар: одно из немногих мест в Зоне, где имелись свои бензиновые генераторы. Иногда бармен даже мог расщедриться на вынос телевизора, тем самым обеспечивая себе приток клиентуры. Там же и наладонники можно было зарядить — у кого они работали от батарей. Не бесплатно, конечно.

А сейчас — глухая тьма. Сиди у костра, мерзни, коротай темноту в одиночестве…

Я даже с грустью вспомнил освещенные уютным оранжевым светом внутренности нашего бара на Кордоне… Больше туда не вернусь.

Конечно, где-то там, на севере, куда предстоит мне выдвигаться завтра, имеются свои бары, свои точки скопления сталкеров… Но туда еще предстоит дойти, минуя метель и зараженные километры. Да и дойду ли?

Припомнилась страшная старинная сказка, про медведя на липовой ноге. Должно быть, это очень страшно было старикам: сидеть на печи в полной темноте и слышать, как на улице хрустит снег под липовой колодой, как рычит медведь свою страшную, однообразную песню… И от него никуда не деться, совершенно точно известно, что пришел он не случайно, но именно к этому дому, специально для того, чтобы…

Снова показалось, будто снаружи кто-то есть. Сначала подумал, что показалось, потому что сказку так некстати вспомнил. Но на этот раз ощущение чужого присутствия было почти стопроцентным. Даже чье-то тяжелое сопение будто бы послышалось. Внутри все похолодело: сейчас выпрыгнет — из окна или дверного проема…

Я отступил в темный угол комнаты, хотя нисколько не сомневался, что это ночное существо видит в темноте гораздо лучше меня, что темный угол мой для него все равно, как ярко освещенная комната.

Передернул затвор. Притаился.

За стенами надсадно шумел ветер. Потрескивал костер.

Так прошло несколько минут. Я уже начал надеяться, что только в очередной раз показалось, но в этот момент почти прямо под окном раздался отчетливый тяжелый хруст снега. Кто-то грузно передвигал толстыми, мощными ногами. И шаги были не человеческими. А еще через некоторое время послышалось глухое, утробное рычание, опускавшее все внутри живота.

Рычание повторилось. Я никогда не слышал ничего подобного. Неведомая и, судя по всему, громадная зверюга ходила вокруг моего дома. И, без сомнения, она чувствовала меня. Возможно, даже слышала мое дыхание и — вдруг — мысли. Так что совершенно точно знала, где я нахожусь.

Какая-то часть моего парализованного страхом мозга все-таки родила мысль: встать с подветренной стороны. Но я никак не мог сообразить, где она — эта подветренная сторона. Потом все-таки понял, что ветер колошматит в стену прямо за моей спиной, а зверюга ходит под окном, мой запах как раз бьет ей в морду. Едва передвигая ватными ногами, я пробрался к противоположному углу, теперь порывы ветра должны были бить мне навстречу. Здесь было не так темно, отблески костра проникали при каждом его вдохе, но я надеялся, что чутье у зверя лучше, чем зрение. Хотя надежда та была слаба: все-таки, снаружи находился ночной хищник, для которого ночь была естественной средой обитания.

А шаги тем временем то стихали, то возобновлялись, гнетущие, неспешные. Хищник явно зачем-то выдерживал паузу. То ли искал вход, то ли мой запах. И я держал под прицелом то черный дверной проем, то окно. По моим прикидкам, в окно ему сунуться было бы неудобно, так как пришлось бы сначала проломить раму, пусть и не особенно массивную, но все-таки — препятствие. Но кто мог заранее ответить за логику ночного хищника, если она у того вообще была.

Стало жарко, тело под тяжелым грузом одежды покрылось потом, я был словно в противной, липкой ванне. Заметил, как крупно дрожит мушка на кончике ствола. Если оно ворвется в дверь, я успею сделать очередь прямо в морду. Но кто может поручиться, что несколько пуль (сколько из них уйдет мимо) остановят голодную тварь?

«Ничего, — успокаивал я сам себя, — у меня есть автомат. Это мощное оружие, вполне возможно, что могу убить с первого раза, вполне возможно…»

И тут в черный прямоугольник окна словно бы кто-то заглянул. Было даже похоже, что человек. Хотя я бы не поручился на все сто. Потом массивная тень неспешно проскользнула за рамой. Если это было тело твари, то она оказалась гораздо больше, чем я думал. Снова послышался утробный рокот. И вдруг — окно с оглушительным треском разлетелось в куски, обломки влетели внутрь, а в дыре возникла оскаленная серая морда с белыми глазами. Около секунды я ошарашено смотрел в эти слепые бельма, потом палец нервно дернулся на спусковом крючке.

Автомат затрясся, чудовище яростно замотало мордой, взревело так, что волосы встали дыбом. Разлом рамы на миг опустел, потом появилась другая морда. Еще страшнее прежней — будто мертвая, человеческая, но такая огромная, что в ней уместилось бы три головы человека. На мгновение показалось, что у твари было две морды. Но этого не могло быть, этого просто не могло быть. Но от вида громадной мертвой головы я в ужасе выронил автомат.

И все исчезло. Даже шаги.

Я стоял, как парализованный, не в силах пошевелиться, какое-то оцепенение накатило. Понимал, что сейчас в дверь ворвется это двумордое чудовище — и ждал, когда это случится. Кажется, я даже хотел этого: чтобы поскорее все случилось, только бы не ждать. Вот сейчас возникнет его огромная туша, вот сейчас…

Шли секунды. Было тихо, настолько тихо, что я не слышал даже ветра снаружи. Даже себя не слышал, как бьется сердце и с шумом вырывается морозное дыхание. Но видел струи пара изо рта и ноздрей, понимал, что сейчас дышу изо всех сил. И — не слышал ничего. Внутри обволакивающей ватной тишины мир сузился до размеров дверного проема впереди. И оттуда должно было появиться нечто более ужасное, чем просто моя смерть.

Не знаю, сколько времени стоял я, пригвожденный к полу, уверенный в том, что проживаю последние секунды в этой жизни. Но понемногу первоначальный ужас сменился на обыкновенный страх, а от страха, как известно, порой находят выход из самых безнадежных положений. Я осторожно поднял автомат. Никто из проема не среагировал на мое движение. С оружием вернулось чувство реальности. Теперь твердь рукояти, если и не вселяла твердую уверенность, то, по крайней мере, сюрреалистичность происходящего схлынула. Можно было надеяться, что пули заставили чудовище остановиться и поумерить пыл. Но в то, что монстр не вернется, я не верил. Возможно, он повторит свою попытку уже сегодня ночью. А потому нужно было действовать.

Но сначала решил все-таки выглянуть наружу. Хотя бы для того… впрочем, не знаю, для чего. Почему-то казалось, что так надо.