По мере того, как мы продвигались вперед, наши энергичные действия стали встречать и сопротивление иного рода.
В последние дни мая мы начали операции уже в горной части Чечни, в ее дремучей «зеленке», сразу в трех направлениях — на Ведено, на Шатой, на Ножай-Юрт…
Перед началом одного из рабочих совещаний, которые, как было заведено, дважды в день проводились на нашей базе в Ханкале, офицер группы радиоперехвата МВД доложил мне содержание только что состоявшихся в эфире переговоров. Некто, именуемый Кавказом-02, руководил действиями полевого командира Ястреба.
Вот дословный текст этого радиоперехвата, сделанного с 12.52 до 13.00 30 мая 1995 года:
«Кавказ-02 — Ястребу: Русские прошли через речку… заняли высотки по обоим берегам. Пехота там закрепляется. Примерно 25 единиц брони движутся вперед внаглую… Где наши БМП?
Ястреб: Я их послал навстречу русским танкам. Людей здесь мало. Просто маленькие группы из 2–3 человек, но это мизер.
Кавказ-02: Закройте им хвост, чтобы отрезать их тылы — тогда они задохнутся. А я к 24.00 устрою им концерт. Переговоры на этот счет я веду.
Ястреб: Значит, мы должны продержаться до 24.00?
Кавказ-02: Да. Держитесь любой ценой. Не дайте им прорваться дальше.
Ястреб: Хорошо».
Сообщение было и впрямь нешуточное: позывной «Кавказ-02» принадлежал Аслану Масхадову, а текст радиоперехвата напрямую касался одной из боевых операций, которая в эти минуты велась на одном из горных направлений.
С этой бумагой я и отправился на совещание, чтобы провести среди его участников мозговую атаку и предпринять контрмеры: понятно — сколько там боевиков, понятны их ближайшие шаги. Но вот что за «концерт в 24 часа», что за «переговоры» имеет в виду Масхадов, когда требует от Ястреба держаться именно до полуночи? Так что своих генералов задержал еще немного. Давайте, говорю, попробуем расшифровать — какой-такой концерт нас ожидает? Но сколько ни ломали голову, ничего толкового придумать не смогли — мысль кружила все больше вокруг технических новшеств и самоделок, на которые чеченцы были, в общем-то, мастера. Может, какие хитрые трубы для ракетных снарядов? Может, что-то еще? Так и разошлись, готовые, впрочем, к любым неожиданностям.
Но в 18.00 того же дня из центра боевого управления по закрытой связи позвонил командующий группировкой Вооруженных Сил генерал Геннадий Трошев: «Товарищ командующий, мне только что позвонил начальник Генерального штаба и приказал прекратить применение авиации». Я не понял: «Как это прекратить?» Как раз на том участке, о котором шла речь в радиоперехвате, наши войска вклинились в горное ущелье от 5 до 15 километров. Это значительное расстояние, когда наша артиллерия действует уже на пределе своих возможностей, а ее огонь уже не так эффективен. В этой ситуации авиация — единственное средство поддержки пехоты. Без нее всех просто пожгут в ущелье! Без нее войска будут уничтожены!
Начальник Генерального штаба генерал Михаил Колесников, до которого дозваниваюсь в первую очередь, только множит мое недоумение: «Ну что я могу поделать?! Это распоряжение самого президента!»
Связываюсь с генералом Гафаровым, находящимся в Москве, в главке внутренних войск: «Виктор Сергеевич, ты что-нибудь подобное получал?» «Да, — говорит, — только что пришла телеграмма, лежит у меня на столе. Диктую: «Грачеву. Куликову. С 00 часов 1 июня прекратить применение авиации. Причину не объяснять. Ельцин». Вот и понятно — что за «концерт»… Понятно, что за «переговоры»… Теперь уже, времени не жалея, в телефонном розыске поднимаюсь все выше и выше, правда, с одинаковым результатом. Министра обороны Грачева нет. Премьер-министр Черномырдин в Сочи. Президент в Завидово. Даже мой собственный министр — и тот в Китае!.. Никого нет абсолютно!
Тут уже и генерал Николай Антошкин, командующий фронтовой авиацией, подходит: «А.С., извините, я ваш приказ выполнить не могу: у меня есть распоряжение начальника Генштаба прекратить применение авиации». Это он аккуратно ставит меня в известность и сам пожимает плечами… Но служба есть служба, и все, что он может для меня сделать — это только ободрить взглядом. Это понимаю и я. Тут же в присутствии Антошкина шариковой ручкой составляю телеграмму:
«Верховному Главнокомандующему, президенту РФ Ельцину Б.Н.
Уважаемый Борис Николаевич! Выполнение вашего распоряжения № К-318 от 30 мая 1995 года (В этом распоряжении запрещалось применять авиацию. — Авт.) ставит под угрозу безопасность федеральных войск, вклинившихся в горы до 15 км. Без авиационной поддержки они не смогут выполнить спланированные операции и понесут большие потери, так как артиллерия по дальности не может оказать поддержку. В 12.52 30 мая нами получен радиоперехват, где Масхадов требует от своих полевых командиров продержаться до 24.00 30 мая «любой ценой», обещает отрезать тылы федеральных войск, «устроить им концерт». Переговоры на это счет он провел. Для исключения потерь среди личного состава прошу вас разрешить применение авиации после 24.00 30 мая моим решением исходя из складывающейся обстановки.
Командующий объединенными силами
генерал-полковник Куликов
30 мая 1995 г.».
За полчаса до полуночи все же отыскался в Сочи Черномырдин: я ему подробно изложил ситуацию, добавив, что и до Ельцина пытался дозвониться, но безрезультатно. Виктор Степанович, молодец, мгновенно все понял и без всяких сомнений взял ответственность на себя: «Вот так: я сейчас сам найду, кого надо… А ты считай, что никакой телеграммы не получал. Воюй спокойно и смотри, чтобы войска не понесли потери».
Сразу же после разговора с премьер-министром пригласил к себе Антошкина и с легким сердцем ему передал: «Я только что получил личное распоряжение Черномырдина продолжать применение авиации». Он мне поверил на слово. Отдал нужные команды и ничто, слава Богу, не сорвалось: войска пошли в горы и пошли стремительно…
Еще через час, в половине второго ночи, со мной связался по спецсвязи руководитель администрации президента России Сергей Филатов, сообщил: «Президент получил вашу телеграмму и отменил ранее принятое решение». В самом конце разговора Сергей Александрович с некоторым напряжением в голосе поинтересовался: «Скажите, А.С., а что там у вас за перехват разговора Масхадова?» Беру, зачитываю с листа. Филатов сокрушается: «Вот же сукины сыны, оказывается, им верить нельзя…» Не знаю уж, намеренно ли вырывается у него эта фраза или случайно, но понимаю так: каким-то боком и руководитель президентской администрации причастен к телеграмме, отменяющей действия авиации. Или мне показалось?
Еще раз всплывает эта история позднее — в пору наших переговоров с Масхадовым и другими дудаевцами летом 1995 года. На одном из блокпостов был задержан и отправлен в следственный изолятор человек, называвший себя Курбановым, представителем Джохара Дудаева в Москве. Ну задержан и задержан: мало ли кого могли «зачистить» в ту пору в Чечне… Однако в дудаевской иерархии этот человек — позднее он и погиб вместе с Дудаевым — действительно занимал весьма значительный пост, и проблемой его освобождения немедленно занялся сам Масхадов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});