представить себе не можешь, сколько у нас тут работы по расчистке территории, но никто не отлынивает. Я рада, что вы пережили этот ураган, сестрица. Многие у нас беспокоились за твою безопасность. Хорошо, что ураган тебя пощадил, но эти проклятые охранники на конкурсе красоты, наверное, сильно тебя помяли?
Ха усмехнулась:
— Я жива-здорова. Это продолжалось двадцать четыре дня, да? С кем ты пережидала сладкий ураган?
— С моими двумя хорошими подругами. Представляешь, мы играли! В расшибалочку, в переодевания, прыгали через скакалку…
— Мне это нравится!
— Окна и двери мы забили досками, но ливень был жуткий! Двое моих детей, пока я не видела, отодрали кое-где доски и наглотались дождевой воды, а потом всю неделю поносили.
— Они здоровы, дорогая?
— Да, сейчас им вроде получше. Мы потом взялись за молотки и все снова заколотили.
— Спасибо за звонок.
— Есть еще кое-что. Я хочу передать привет и наилучшие пожелания миссис Интиасар, которая потеряла мужа. Я знаю, у многих возникают домыслы относительно него. Люди удивляются, как это так, что он единственный погиб при урагане, и говорят, что он это заслужил. Но я так не думаю. И за то, что мы потеряли только одного человека, нам нужно благодарить и славить богов, но он для нее был всем!
— Истинная правда, дорогая! Мы ей сочувствуем.
* * *
Завьер Редчуз шел по городу, кивая встречным.
Ранним утром омытый свежестью пляж искрился под солнцем. Люди выходили из домов, выбирались из подвалов, из коконов страха, навстречу друг другу. Все еще приходя в себя. Их ждала работа. Они смотрели в море. Прошла неделя с тех пор, как утих ураган, но до сих пор с рассвета до заката со всех сторон доносились удары молотков, визг пил и стук стамесок.
В море не было рыбы. Даже крохотных угорьков. И это тревожило.
Он шел и ловил ноздрями запах свежеиспеченного хлеба из домашних печей.
Всю неделю он кому-то помогал: двигал тяжелые вещи, насыпал щебенку на дороги, клал черепицу на крыши, восстанавливал провода линий электропередачи, носил воду, чинил генераторы. Вместе с Айо проводил митинги в общинах. Были и еще более важные мелочи: проявлять доброе сочувствие людям на улицах, обращать внимание, с какой надеждой старики смотрели на тебя, и ощущать свою значимость. Он уж и не помнил, когда обнимался с таким количеством незнакомых людей.
— Пусть они вбирают твою силу, — говорила Анис по вечерам, исцеляя его боль.
Романза рассказывал, что все дни, что свирепствовал ураган, мать без устали пекла пудинги. Она начала печь пудинги на четвертый день урагана, и они с Оливианной не останавливались, пока не истратили все ингредиенты для выпечки. Когда она поставила последнюю форму в печь, он подкрался к ней сзади, дал потрепать себя по голове и сообщил, что парень, которого он любит, возможно, погиб.
— Но его возлюбленный выжил, — заметила Анис.
— Да, — сказал Завьер.
* * *
Пайлар весь ураган просидел во дворе мужчины с пятью детьми в возрасте от одного года до двенадцати лет, чья мать ушла купить холодного шоколада и яиц и не вернулась. Муж, не позволявший ей отлучаться из дома даже на двадцать минут, остался с пятью детьми, которых ему предстояло обихаживать неведомо как долго. Пайлар как раз собирался оставить на веранде сверток с чучелами зверушек, вынесенными с фабрики игрушек, когда доведенный до отчаяния отец-одиночка застиг его там и принудил остаться в доме. Для взрослых ушей Пайлар был никудышный рассказчик, потому что из-за привычного ему многословия не умел говорить лаконично. Крыша стучала под порывами ветра, дети канючили — и они оба меняли грязные подгузники, стирали, кормили пятерых детей и бурчали, что к такому делу лучше приспособлены женщины, но никак не мужчины. На седьмой день отец завел разговор о гомиках, и весь восьмой день Пайлар проклинал его тихо, чтобы не услышали дети. Это были самые элегантные проклятья, когда-либо раздававшиеся на Попишо, богатые на метафоры и сравнения, и произносились между приготовлением пищи и попытками рассказывать сказки короче и яснее, потому что больших детей надо было как-то развлекать, а самого маленького укладывать спать.
— Не желаю, чтобы моих детишек трогал жопотрах, — бормотал отец.
— Я положу его прямо здесь, если хочешь, — говорил Пайлар.
— Боги мои, ты разве не видишь, что ребенок обделался? Убери это!
И так далее.
* * *
Небо было розовым. После того как прошел ураган, оно перестало быть голубым. Завьер гадал, когда оно снова поголубеет. Он поманил лодочника и влез в его каноэ. Когда они отплывали от берега, он оглянулся на людей, бродивших по пляжу, будто надеясь узнать у океана ответы на свои вопросы.
Позвонила Дез’ре и рассказала, что они с мальчиками провели весь ураган в местной тюрьме, потому что это было ближайшее убежище, которое удалось найти, когда разверзлись хляби небесные. И благодарение всем богам, что мальчики уговорили ее сходить на конкурс красоты. В тюрьме сидели восемнадцать узников, а порядок там поддерживал один охранник, и все они показались ей кладезем мудрости. Они научили ее, как своровать лучших рыб из улова рыбака так, чтобы он не заметил, как в мгновение ока подоить козу, как взломать замок, завести движок чужого автобуса и замариновать арбуз.
Когда Сонтейн и Данду появились в семейном имении, было настолько очевидно, что она беременна и рада этому, что мать несколько часов не осмеливалась поведать ей о несчастье с отцом. Когда же она наконец рассказала, Сонтейн с Романзой ушли гулять и долго бродили, пока не нашли уцелевшее дерево, залезли на него и, сидя в листве, горько плакали.
* * *
Анис встретила Завьера у входа в «Стихотворное древо» совершенно голая. Они не одевались так долго, что когда он наконец накинул на себя какую-то одежду, та показалась ему громоздкой и неудобной. В пустом дворе из плоской земли снова пробивалась зеленая травка. Завьер был настолько поражен хирургически чистым результатом опустошительного урагана и видом ее выставленного напоказ пупка, что не мог печалиться.
— Печаль снова придет, — однажды сказала Анис, взглянув на него и заметив, что он смотрит на нее сияющими глазами.
— Знаю, — ответил он.
Он начал уснащать приправами рыбу-попугая для ужина. Она приготовила ему чашку отвара адами и встала, согнувшись, у окна. Даже холмы вдалеке были лишены растительности. В последние дни люди смотрели на нее почти так же, как на него; но она говорила, что ей все равно.
— Представить не могу, мисс Ха, какой это позор! Я слыхала, что целительница через весь остров