Советские руководители поддерживали Никсона до конца, несмотря на «уотергейтское дело».
Летом 1972 года Ричард Никсон и его люди решили установить подслушивающие устройства в штаб-квартире демократической партии, чтобы узнать стратегию своих соперников на приближающихся президентских выборах. Им не повезло. Непосредственные участники этой операции были арестованы, и постепенно следствие добралось до Белого дома.
Никсона обвинили в том, что он пытался скрыть криминальные действия своих помощников, злоупотреблял президентской властью, проявлял неуважение к конгрессу и судьям.
Открытием стал тот факт, что президент Никсон тайно записывал на магнитофонную пленку все разговоры, которые он вел со своими помощниками и министрами у себя в Белом доме. На самом деле еще до Никсона разговоры записывали президенты Джон Кеннеди и Линдон Джонсон, но они сами управляли кнопкой магнитофона и записывали только то, что хотели. При Никсоне записывалось все. Магнитофон включался автоматически, едва кто-то начинал говорить.
Никсон сделал это для того, чтобы никто из его сотрудников не мог потом отречься от своих слов. Но эта предосторожность ему дорого обошлась, когда были обнародованы его собственные откровенные высказывания.
Громыко, побывав в апреле 1974 года в Вашингтоне, сказал Никсону:
— Советское руководство в высшей степени одобряет, что вы верны вашему внешнеполитическому курсу, несмотря на известные трудности, в которые я не хочу вдаваться. И как человеком мы восхищаемся вами.
В Москве Брежнев принял американского посла Уолтера Стессела и выразил удивление, как это в Соединенных Штатах дошли до того, что президенту предъявляются претензии по поводу неуплаты налогов. Леонид Ильич добавил:
— Я уважаю вашего президента за то, что он дает отпор противникам.
27 июня Брежнев приехал встретить Никсона в аэропорт Внуково, чего не сделал в прошлый приезд президента.
«Тройка — Брежнев, Косыгин и Подгорный, — отметили наблюдательные американцы, — все еще выступала вместе, хотя заметно, что Брежнев меньше прибегает к форме коллективного руководства, чем это было два года назад. Теперь он играл главную роль в дискуссиях, проявлял самостоятельность и проницательность, особенно когда речь заходила о военных делах».
Даже самые большие интеллектуалы на государственной службе внимательно следят за тем, чтобы их не обошли в вопросе статуса. Генри Киссинджер в роли государственного секретаря во время поездки в Москву в 1974 году настаивал на том, что именно он, а не руководитель президентского аппарата Александр Хейг, имеет право расположиться в ближайшей к президентской спальне.
Мечта сбывается: маршальские звезды
Как и Хрущев, Брежнев, побывав в Америке, весьма впечатлился. Он хотел создать условия, которые сделали бы немыслимой войну между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Брежнев теперь видел себя человеком, который сделал разрядку реальностью. Он, возможно, был единственным советским руководителем, который понимал свою ответственность за сохранение мира. Не на словах, а на деле пытался сделать все возможное, чтобы не разгорелась ядерная война. На западных политиков он производил впечатление своей доброжелательностью. И на переговорах был склонен к поиску компромисса.
Брежневу было приятно, когда в западной печати писали о нем как о миротворце, о крупном политическом деятеле. И он действительно кое-что поменял в политике, например, сократил военную помощь Вьетнаму и Египту.
Благотворное влияние оказывало его окружение — советники и помощники по международным делам. Идеологические представления Брежнева были не либеральнее взглядов Трапезникова, но в отличие от этого догматика Леонид Ильич понимал, что от него зависит существование государства. А другие члены политбюро воспринимали разрядку просто как хитрый шаг в борьбе с империализмом.
На апрельском пленуме 1973 года одновременно с председателем КГБ Андроповым стал членом политбюро и министр обороны Гречко. Министр почувствовал себя увереннее, ощутил свою силу. Он позволял себе пререкаться с генеральным секретарем.
На одном из заседаний Совета обороны, рассказывал помощник генерального секретаря Александров-Агентов, министр обороны закатил Брежневу настоящую истерику из-за того, что генсек (и председатель Совета обороны) позволил себе без его, Гречко, ведома пригласить одного из видных военных конструкторов и обсуждать с ним оборонные дела.
Присутствующие были возмущены поведением министра и ждали взрыва. Брежнев смолчал, остался спокоен. Даже в напряженных ситуациях он проявлял сдержанность, не позволил себя спровоцировать. Но в отношениях между генеральным секретарем и министром обороны возник холодок.
Когда на политбюро обсуждался договор с американцами об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1), Гречко сказал, что он как человек, который отвечает за безопасность страны, не может дать согласие на этот договор.
Брежневу это заявление не понравилось. Он сказал, что это он председатель Совета обороны и главнокомандующий — отвечает за безопасность страны. На следующий день Гречко приехал к Брежневу извиняться.
Леонид Ильич не раз заставлял военных соглашаться на ограничение ядерных вооружений. Однажды он собрал у себя на Старой площади руководителей вооруженных сил и оборонной промышленности. Обсуждался уже готовый проект договора ОСВ-1 с американцами. Военные отказывались идти на уступки американцам, хотя те делали шаги навстречу. Военные утверждали, что проект договора выгоден только американцам. Дискуссия длилась пять часов. Дипломаты — «за», военные «против». Наконец Брежнев не выдержал:
— Ну хорошо, мы не пойдем ни на какие уступки, и соглашения не будет. Гонка ядерных вооружений продолжится. Вы можете мне как главнокомандующему вооруженными силами страны дать гарантию, что мы непременно обгоним Соединенные Штаты и соотношение сил между нами станет более выгодным для нас, чем оно есть сейчас?
Такой гарантии никто из присутствовавших генералов дать не решился.
— Так в чем дело? — с напором сказал Брежнев. — Почему мы должны продолжать истощать нашу экономику, непрерывно наращивая военные расходы?
Брежнев был главным мотором Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, которое состоялось в Хельсинки в 1975 году. Подготовка к нему продолжалась несколько лет.
Для Советского Союза самым важным было признание послевоенных границ. Для остального мира — защита прав и свобод человека. Прочитав проект Заключительного акта, члены политбюро заявляли, что подписывать такое нельзя, Запад начнет нам указывать, что и как делать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});