Навагой разделились на два отряда и пошли по разным сторонам оврага. Один отряд повел пленных мексиканцев и детей своего племени, другой, под командой Дакомы, взял Генриха и других охотников. Все двинулись в одном направлении — на запад, через степь.
После четырех суток пути и четырех суток мучений для связанных пленников пришли в долину навагоев. Пленницы, приведенные первым отрядом, уже были тут, награбленный скот пасся врассыпную по равнине.
Толпа женщин и детей вышла навстречу своим воинам. Народу было много: вероятно, и соседние племена пришли для торжественной встречи победителей.
Между женщинами Генрих заметил многих испанского типа. Это были пленницы, повышедшие замуж за индейцев или взятые в плен в детстве, которые забыли свой народ и свой язык, как это случилось и со старшей дочерью Сэгина. И эти женщины принимали участие в общей радости.
Пленных провели по улицам и вывели из города на запад; все время их преследовали по городу насмешками и ругательствами. Остановились на берегу реки, саженях в тридцати от домов.
Тщетно Генрих оглядывался во все стороны, ища пленниц, он не видел их ни одной. Где же они могли быть? Вероятно, в храме. Храм находился на другом конце селения, за домами, и не было никакой возможности увидеть Зою и госпожу Сэгин.
Наконец развязали пленных, все тело их ныло. Положили их на землю, привязав руки и ноги к воткнутым кольям; уложили попарно так, что голова одного лежала на коленях другого. Никакого движения ни рукой, ни ногой сделать нельзя, можно было только ворочать головой и видеть впереди себя.
С Генрихом в паре был рыжий Барней. Как только уложили пленных, их тотчас окружили женщины и с пением и смехом стали плясать вокруг них. Особенное внимание обращала на себя пара Генриха. Долго не мог он объяснить себе этого предпочтения. Оказалось, что ирландец потерял свою шапочку и его золотистые, огненные волосы привлекли внимание веселой толпы.
Пленные очень хорошо понимали, что если их не убили там, где взяли, в овраге, то единственно с целью помучить и принести в жертву своему богу Кветцалькольту, тем более что индейцы никогда не оставляли в живых пленных воинов. Рубе был редким исключением.
— Это бог огня у них, — объявил Санхес, — большой любитель человеческого мяса, в особенности жареного, как полагают его поклонники. Вот посмотрите: воины уже начали раскрашивать свои тела и вообще приводить в порядок свой туалет: «Маманчи», вероятно, скоро начнется. Я не любопытен, но за недостатком развлечений хотел бы посмотреть и на это. Негодяи могли бы нас хоть этим потешить.
Желание Санхеса исполнилось: индейцы, видимо, задались мыслью показать пленным племя навагоев во всем блеске и славе. Их отвели на площадь прямо перед храмом, оставили связанными, но ремни отпустили настолько, чтобы можно было сесть. Облегчение это было им, конечно, дороже, чем ожидаемое зрелище.
Танец исполнялся, как предсказал Санхес, одними женщинами. Вереница молодых девушек в ярких платьях, с венками цветов на голове двигалась по кругу и выделывала разные фигуры. На возвышении стояли один молодой воин и девушка, изображавшие собою короля Монтецуму и королеву. Вокруг них-то и ходил и кружился хоровод с плясками и песнями.
Кончилось дело тем, что все, принимавшие участие в пении и пляске, полукругом пали ниц перед троном, на котором восседали Дакома и Адель. Царица тайн казалась грустной: быть может, в душу ее закралось сожаление об отце, которого она оттолкнула и который вырвал было ее из власти ненавистного вождя, а может быть, она вспомнила старого жреца, убитого на ее глазах.
Большую часть следующей ночи дикари пировали. Пленным дали очень скромную порцию, чтобы только утолить их голод. Они мучились жаждою, часовые были слишком ленивы и бесчеловечны, не хотели потрудиться принести им воды, хотя река протекала тут же.
Праздник возобновился с утренней зарей. Громадные куски мяса жарились над кострами. Пленных вывели на зрелище и на этот раз поместили несколько ближе к храму.
Генрих едва взглянул на игрища индейцев. Происходили состязания в умении владеть оружием и ездить на коне. Дикари скакали галопом, стоя на лошади на одной ноге, и притом пускали стрелы в цель. Другие на бешеном скаку двух лошадей прыгали с одной на другую. Наконец показывали ловкость в бросании лассо. Затем происходили бои всадников, где один старался выбить другого из седла — нечто похожее на турниры средневековых рыцарей. В сущности, это было интересное зрелище — цирк среди пустыни.
Санхес глядел с большим удовольствием, чем Генрих, на эти упражнения. Вдруг лицо его оживилось, и он обратился к одному из часовых на навагойском наречии:
— Скажи своим воинам, что я умею такие штуки делать, каких не сможет и самый искусный из ваших наездников, и что я могу их научить, как надо выезжать лошадей.
Дикарь передал слова пленного вождям. Тотчас несколько навагоев, из тех, что принимали участие в состязании, подошли к Санхесу.
— Ты, — сказали они, — жалкий белый невольник, думаешь тягаться с воинами-навагоями?
— А ну, скажите: умеет кто-нибудь из вас проехаться на лошади, стоя на голове? — спросил Санхес, не смущаясь.
— На голове? Как это…
— Да, стоя на голове, когда лошадь скачет галопом.
— Ни ты, никто этого не может. Мы — лучшие наездники в округе и то не можем этого сделать.
— А я могу! — торжествующим тоном заявил Санхес.
— Врет он! Хвастается! Сумасшедший! — раздалось в толпе индейцев.
— Пускай попробует, покажет нам, — сказал один из вождей. — Бояться нечего, от нас не убежит.
— Дайте мне мою лошадь, и вы увидите мое искусство. Это стоит посмотреть.
— Которая твоя лошадь?
— Вон тот мустанг в яблоках, там на лугу. Дайте мне место, и вы увидите.
Глядя в указанном направлении, Генрих среди пасшихся лошадей узнал и своего Моро.
Индейцы после краткого совещания решились исполнить просьбу пленного. Ведь и в самом деле нечего опасаться, что он ускользнет. Любая индейская лошадь догонит этого мустанга в яблоках,