Читать интересную книгу Излучения (февраль 1941 — апрель 1945) - Эрнст Юнгер

Прошли две недели с тех пор, как я получил извещение. Снова начал работать. Закончил переписывать родосский дневник, осталось переписать его начисто. У меня нередко создается впечатление, что я доверяю бумаге то, что уже пожелтело от дыхания пламени.

Продолжаю кораблекрушения. Постепенно появляются мысли общего свойства. Так, корабль представляет порядок, государство, статус. Во время кораблекрушения вместе с досками распадается и эта связь, и человеческие отношения нисходят на элементарный уровень. Они становятся физическими, зоологическими или каннибальскими. К чистой механике относятся отрубленные руки, о которых все время идет речь. Спасательные шлюпки вмещают только определенное число людей; всякий лишний, цепляющийся за них, грозит их потопить. То, что команда, спасаясь от губительного переполнения, пускает в ход весла, ножи и топоры, — в порядке вещей. Иногда при этом соблюдают некоторую видимость организации, как, например, в 1786 году во время крушения португальского флагмана «Святой Иаков» у скал Восточной Африки. Команда переполненной до отказа лодки выбрала командира, предоставив ему абсолютную власть, — им стал индус-полукровка благородного происхождения. Он довольствовался тем, что легким движением пальца указывал на самых слабых, и их тут же сбрасывали в воду. Обычно в таких ситуациях власть выискивает точки наименьшего сопротивления. И когда дело доходит до каннибальской операции, останавливаются на юнге, как об этом рассказывает и Бонтеко.

Командиров, которых в таких случаях назначает корабельная команда или которые сами навязываются ей, можно назвать «черными капитанами»; с насилием и беззаконием они расправляются пиратским способом. При крушении «Батавии» у одинокого острова Новоголландского побережья один из таких предводителей, по имени Корнелис, после того, как ему была передана власть, каждого, кто не подпадал под его планы, приказывал умертвить. Он распределил добычу, причислив к ней пятерых женщин из состава пассажиров. Одну из них он оставил себе, другую, дочь посланника, пообещал своему лейтенанту, трое остальных были переданы команде для общего пользования.

Кораблекрушение ставит вопрос: существует ли порядок выше государственного? Только такой порядок может стать спасительным, как мы видели это на примере Питкэрна. Каждая команда вольна здесь выбирать.

Опустошение Восточной Пруссии и Силезии сопровождается сценами, каких не знает европейская история; это напоминает разрушение Иерусалима. Преследование евреев содержит страницы, не известные его слепым исполнителям; так, оно отменяет Новый Завет и устанавливает ветхозаветные законы.

Кирххорст, 27 января 1945

Сильные холода затянулись. По слухам, на дорогах и в открытых вагонах замерзло много детей, беженцев из восточных провинций. Пришло время чудовищных расплат за счет невиновных.

После полудня со старым Кернером в лесу для разметки деревьев, поскольку наш уголь на исходе. Были также на болоте; маленькая березовая роща по-прежнему на месте. Из-под топора проступала светлая и блестящая древесина, — записывая цифры, я видел в них, как в зеркале, отца, приобретшего этот лес. Древесина — вещество удивительное, достойное почитания.

На обратном пути побеседовал со стариком; как у многих наших нижнесаксонских крестьян, добродушие сочетается у него с каменным сердцем. Это натуры, которые даже в кругу собственной семьи нередко ступают по трупам. Среди прочего он пересказал мне сцену из своей юности, когда, отчасти пьяный, отчасти же представляясь таковым, он поймал свою жену с дружком, тщетно дожидаясь fait accompli.[315]

Кирххорст, 28 января 1945

В церкви, где шла панихида по Эрнстелю. Завтра два месяца, как погиб наш сын. Для меня он всегда будет той частью, которую можно взять с собой: в сокровищнице своей души Omnia mea mecum porto;[316] это изречение своевременней, чем когда бы то ни было.

Кирххорст, 29 января 1945

Дальше о кораблекрушениях. Удивительна судьба команды португальского куттера, в 1688 году потерпевшего катастрофу у отмели Каламианских островов. Оставшиеся в живых первую половину года питались на этой неплодородной земле морскими черепахами, которые туда приплывали откладывать яйца, а вторую половину — мясом и яйцами олуш, больших морских птиц, выводивших птенцов в песке. Обе породы животных сменяли друг друга. Тамошнее пребывание длилось шесть лет, потом птицы исчезли. Потерпевшие, коих число сократилось до шестнадцати, принялись за строительство лодки или, скорее, некоего подобия ящика, — его сколотили из сволоченных деревьев и законопатили смесью из птичьих перьев, песка и черепашьего жира. Для прошивки употребляли крепкие жилы черепах. Из птичьих крыльев сшили парус. На этом судне им удалось достичь южнокитайского порта, откуда миссионеры переправили их в Макао.

Кирххорст, 2 февраля 1945

Читал мемуары графа Вьей Кастеля,[317] о них я уже как-то беседовал с Фридрихом Георгом. Неприятная оптика, высвечивающая в человеке только теневые стороны и скандальные черты. Правда, во Втором рейхе недостатка в этой продукции не было. Для катастрофы, в водовороте которой мы теперь вращаемся, уже тогда существовали все предпосылки. Я не перестаю удивляться, что война, подобная войне 1870/71 годов, еще так благополучно закончилась (причем для обеих сторон), не успев переродиться. Бисмарк это тоже понимал и был рад, что под его крышей — мир.

Кирххорст, 6 февраля 1945

Среди почты, касающейся в основном смерти Эрнстеля, есть открытка и от Карла Шмитта. «Ernestus non reliquit nos sed antecessit. Cum sciam omnia perdere et Dei sententia qui mutаt corda hominum et fata populorum, rerum exitum patienter expecto».[318]

Адресат: фольксштурмист Шмитт, Альбрехтстеерофен. Открытка меня обеспокоила; благодаря ей я осознал резкую перемену, из-за которой миллионы людей в эти дни вброшены в чистую катастрофу, в огонь и шлак. Подобно тому как таким представлениям всегда сопутствует один какой-нибудь образ, так и теперь в моих воспоминаниях возникло кресло, обтянутое красным шелком, в котором я часто сидел в квартире Шмитта в Штеглице, когда мы поздним вечером за бокалом доброго вина обсуждали мировые проблемы.

Со дня смерти Эрнстеля я перестал фиксировать налеты и бомбардировки, хотя недостатка в них в последнее время не было. Вот и сегодня утром, когда я это пишу, в воздухе неспокойно. Тревожусь также за брата Физикуса. Последнее время он был в Шнайдемюле, попавшем в окружение.

Снова полистал Шамфора; в связи с ним, как и с Риваролем, можно сказать, что существует некая разновидность ясности, имеющей своим истоком стерилизацию. Однако это сопровождается и новой свободой, созерцать которую in statu nascendi[319] — большое удовольствие. Остроумные сочинители питались ею целое столетие.

Вновь повеселил меня анекдот: регент не хотел, чтобы его узнали на маскараде. «Я могу этому помочь», — сказал аббат Дюбуа и во время бала угостил его пинками в зад. На что регент ответил: «Аббат, ты переодеваешь меня чересчур усердно».

Разбивать на поленья: «располенивать».

Кирххорст, 7 февраля 1945

Закончил книгу о кораблекрушениях. Материал следовало бы распределить по группам и сделать из него практический трактат.

Каннибализм. После гибели «Бетси» у побережья Голландской Гвианы в 1756 году у штурмана Вилльямса, самого крепкого из тех, в ком еще теплилась жизнь, хватило «великодушия» предложить товарищам кусок своей задницы, дабы своею кровью продлить им жизнь.

В 1665 году на американском корабле «Пегги», плывшем с Азорских островов в Нью-Йорк, потерявшем маневренность и ставшем на многие месяцы игрушкой для волн, дело дошло и до убийства. После того как, исчерпав все запасы, съели бортовую кошку, команда решила убить одного из своих членов, продлив таким образом жизнь остальным. Против воли капитана, который был болен и лежал в каюте, бросили жребий, выпавший на негра, находившегося на борту в качестве раба. Это дает возможность предположить, что несчастный с самого начала был предназначен в жертву, и жеребьевка была лишь формальностью. Его тут же прикончили.

Негра хватило на две недели. Потом наметили вторую жертву, на этот раз жеребьевкой руководил капитан, из опасения, что ее могут провести без его ведома. Он записал имена на клочках бумаги, бросил их в шляпу и перемешал. Команда наблюдала за этими приготовлениями молча, с бледными лицами и дрожащими губами. На лице каждого отображался ужас. Кому-то выпало тянуть жребий; капитан развернул клочок и прочитал имя: Дэвид Флейт. По просьбе капитана согласились потянуть с убийством до одиннадцати часов следующего утра. В десять часов, когда уже развели огонь и поставили на него котел, к счастью увидели парус; это был корабль «Сюзанна», капитан которого обеспечил «Пегги» провизией и взял на буксир.