Читать интересную книгу Излучения (февраль 1941 — апрель 1945) - Эрнст Юнгер

Общие для всех людей черты по мере чтения Библии быстро становятся более национальными, отличаются друг от друга. Адам — отец человеческого рода, Авраам — отец семитских народов, Исаак — отец иудеев и едомитян, Иаков — отец Израиля.

Иаков не самый великий, но самый примечательный из патриархов. В его лице свершается целый ряд важных решений. Стяжание первородства обманным путем и, в частности, отеческого благословения преобразуется в предпочтение избранного народа всем другим. Его служба у Лавана — первое еврейское пленение, а Исав — первый антисемит.

Старые боги еще оказывают влияние своим магическим присутствием, составляют, быть может, и конкуренцию. В краже идолов Лавана свершается хищение закона. Их крадет Рахиль и прячет от преследующего ее Лавана актом табу: она садится на них и делает себя неприкасаемой, уверяя, что у нее кровотечение. Позднее вместе с женскими браслетами их находят зарытыми у корней дуба, где поставили царем Авимелеха (Суд., 9, б).

Ночная борьба Иакова с Господом. В связи с этим две общие мысли: человек не имеет права сдаваться задешево, Бог должен взять его силой. Человек легко поддастся искушению покориться от бессилия, признать себя побежденным, прежде чем он полностью будет пронзен, порабощен высшей силой. В этом — особая опасность нашего времени, когда значительная угроза гонит людей массами, но безо всякой награды, на крест.

Кроме того: борьба происходит ночью, поскольку человек после первородного греха не может вынести лика Божия. Бога он узнает и получает Его благословение только в утренней заре. Ночь здесь — человеческая жизнь, в которой длань невидимого Бога часто бывает жестко осязаемой, а утренняя заря — смерть, в которой является Его лик.

В своем качестве рационалистов мы должны преодолеть себя, и эта борьба происходит сегодня. Бог выдвигает против нас свои контраргументы.

Кирххорст, 28 декабря 1944

Чисто активный элемент проникает только в событийную, но не историческую действительность. В этом смысле справедливо, что открывателем Америки считается Колумб, а не исландцы, высадившиеся там задолго до него. Для созидания исторической действительности и для ее плодотворности требуется нацеленное, а не случайное попадание; в действие должна вступить духовность. Только так можно переступить сферу авантюризма, слепого случая.

Могучее эхо ласки — трепет, звучащий из сокровеннейших глубин жизни.

Кирххорст, 29 декабря 1944

В саду в мороз, но под дивными лучами солнца. При виде оголенного, осиянного светом бука чувство тайной радости: лето покоится в ларце.

Вполне в духе времени начал читать книги о кораблекрушениях, прежде всего Рейналя, «Les Naufragés».[309] Книга описывает робинзонаду автора и его четырех спутников после кораблекрушения на Оклендских островах, расположенных южнее Новой Зеландии. Потерпевшие питались мясом тюленей, водившихся там в изобилии, рыбой, моллюсками, яйцами альбатросов и дикими ягодами. В связи с этим упоминается дерево, сплошь покрытое огненно-красными вкусными ягодами, которое, возможно, было бы уместно пересадить в наши сады и облагородить. Климат суровый, по целым неделям вокруг скалистых бастионов, о которые разбиваются волны Тихого океана, воют ветры. На торфянике растет изуродованный ветром лес, сквозь его толщу снуют пестрые птицы, есть там даже маленький, серый, откладывающий в пещерах яйца попугай, чья грудь украшена ярко-красным пятном.

Маленькая община не сидит без дела; сперва из спасенных парусов мастерят палатку, потом хижину, кузницу и столярную мастерскую, где у них за двадцать месяцев готова быстроходная лодка. На этом судне в июле 1865 года удается доплыть до острова Стьюарт, расположенного у южной оконечности Новой Зеландии. Автор пишет доходчиво, просто, исполнен common sense.[310] В качестве благотворного способа совместной жизни он упоминает чтение Библии и общую молитву; вредными, напротив того, считает перебродившие напитки и карточную игру. Поэтому после небольшой перепалки сжигают карты, разбивают устройство для дистилляции.

Книгу стоит перевести; я сделал некоторые выписки для запланированного братом Вольфгангом, географа, сочинения об островах.

Кирххорст, 30 декабря 1944

Утром визит читателя по имени Розенкранц. У него склонность к ботанике, соединенная с познаниями в современной фармакологии и токсикологии.

Сидя у печки, мы разговаривали о мескалине; в связи с этим он рассказал, что один слепой, страдающий цветовым голодом, написал ему письмо, в надежде на оптическое опьянение. Потом о различных способах, какими готовят опиумные лепешки в Китае, Индии, Персии, Турции. Нужно надрезать маковую головку, выбрав для этого солнечные дни; только под влиянием света горькое молочко достигает наркотической силы, вырабатывает внутреннее свечение. Далее о вышедшем из употребления наркотике, лактукарии, который добывается из сквашенного молочного сока ядовитого латука. Как полевая культура это растение возделывается преимущественно в Целле на Мозеле. Врачи старой школы приравнивали его действие к действию опиума.

Кирххорст, 31 декабря 1944

Последний день года. Утро провел в церкви, которая не только разваливается внешне, но теряет и свою благодать. И все же нет лучшего места, где можно достойно подумать о мертвых и о тех, кто сейчас под огнем, а также о собственной судьбе.

Потом завтрак с Ханной Менцель и Перпетуей. Его пришлось прервать из-за воздушной тревоги; следом за ней на сияющем синевой небе появились авиаэскадры, земля же внизу лежала, затянутая слепящим снежным покровом. Новые батареи у Штелле открыли огонь; вскоре весь небесный свод был усеян облачками. Сквозь них со стороны Гросбургведеля накатывалась стремительная волна машин, следующих на Мисбург, от которого вскоре снова поднялись мощные облака дыма. Обе полосы конденсатов, в виде коротких бород приставших к моторам, вызывали впечатление сгущенной силы, бурления, сконцентрированного в кильватере энергии. Над ними растянутой нитью, как спирохеты, проделывая широкие круги и спирали, кружились истребители; была слышна перестрелка бортовых орудий. Один из истребителей, дымя, рухнул в направлении Ботфельда, мгновенно загоревшись. Я стоял у окна, время от времени выходя на луг, и старался запечатлеть то одно то другое мгновение, как некто, кому надлежит сделать целый ряд съемок.

1945

Кирххорст, 1 января 1945

Новогодний вечер провел с Перпетуей, Ханной Мендель, Фрици Шульцем и Хильдой Шоор. Год начался приветственной речью Кньеболо, приправленной духом ненависти и каинитских взглядов. Ужасно это погружение в пространства, где все меньше и меньше света, — космическая даль отделяет их от спасительной сферы. Эти пропасти извергают непрерывное разрушение в виде пламени.

Новогодняя медитация: мы приближаемся к центру Мальстрема, к почти неминуемой смерти. Поэтому я должен приготовиться, внутренне вооружиться, чтобы перейти на другую, сияющую сторону бытия, и при этом — не подневольно, не по принуждению, но по доброй воле, спокойно выжидая, когда откроются темные врата. Свой багаж, все свои сокровища я должен бросить, не сожалея о них. Они ценны лишь постольку, поскольку имеют отношение к другой стороне. Горы манускриптов, труды зрелых лет, — я должен привыкнуть к мысли, что увижу, как они сгорят. Тогда останется только то, что я придумывал и записывал не для людей: ядро авторства. Оно пригодится для долгого путешествия по ту сторону времени. То же самое произойдет с людьми и вещами, коих я покину, — не разрушится только настоящее, божественное в моих связях с ними: слой, в котором я их любил. Самое искреннее объятие есть всего лишь символ, образ этой нерасторжимости, — там мы сольемся в неистлевающем лоне, и наш глаз больше не будет светоносным, он сам будет в свете.

Новый год начался голубым небом и солнцем. Но уже очень скоро небо покрылось авиаэскадрами, проделывавшими причудливые маневры под оживленным обстрелом. Можно было видеть снаряды, висевшие в воздухе, как пылающие шары. Над домом прямым курсом несколько раз пролетели эскадрильи, простираясь над ним, как смертельные грабли. Где-то вблизи Шиллерслаге с большой высоты сбросили один из зигзагообразных дымовых сигналов, — как лот, достающий почти до земли. Затем на незначительном от нас расстоянии друг за другом прокатились ужасающие взрывы; все чаще остается впечатление, что они создают зоны, в которых уничтожено все живое. Целью был, по-видимому, Долльберген, где добывается нефть.

Вечером новые налеты, с красными «рождественскими елками».

Леон Блуа, «Lamentation de l’Epée»,[311] опубликовано в октябре 1890 года в «La Plume».[312] Шпага выказывает свое отвращение к нынешним людям, не достойным того, чтобы пользоваться ей, и грозит снова превратиться в свою древнюю форму: форму пламенного меча, искореняющего весь род.