Читать интересную книгу Классик без ретуши - Николай Мельников

Таким образом, жаркие газетно-журнальные баталии не только изрядно потрепали нервы нашему герою, но и дали положительные результаты. Главным из них следует считать, конечно же, не частные исправления, внесенные Набоковым в перевод и комментарий, а утверждение (пусть и скандальное) его репутации в университетском и литературоведческом мире, где по поводу выполненного им «абсолютно буквального перевода» до сих пор не умолкают споры. И как бы ни оценивать «честную придорожную прозу», в которую Набоков превратил певучий стих «Евгения Онегина», несомненно то, что монументальный тысячестраничный комментарий стал одним из немногих литературоведческих «вечных спутников» «Онегина», конгениальных пушкинскому шедевру.

Морис Фридберг{161}

«Евгений Онегин» в переводе Набокова

<…> Почти одновременно в Америке появились два перевода «Евгения Онегина».

Причем оба издания получили поддержку одного и того же учреждения — Болингеновского фонда, который субсидирует издания по литературе и искусству, включая и художественные переводы. Ежегодная премия Болингеновского фонда за лучший литературный перевод была присуждена Уолтеру Арндту, филологу и профессору университета штата Северной Каролины. Интересно, что Арндт — уроженец Германии, и ни язык подлинника, ни язык перевода не являются его родным языком. И все же Арндт перевел «Онегина» стихами, да еще четырехстопным ямбом, и сумел даже воспроизвести знаменитую структуру онегинской строфы. Перевод Арндта вышел массовым тиражом в дешевом издании. Книга заслужила хорошие отзывы в педагогических журналах и, несомненно, будет читаться студентами английских и американских вузов.

А несколько месяцев спустя появился еще один перевод «Евгения Онегина». На этот раз переводчик — известный писатель Владимир Набоков-Сирин, автор многих книг на русском и английском языках. Перевод Набокова издан тем же Болингеновским фондом, который присудил премию профессору Арндту. По внешнему виду издания переводов Арндта и Набокова совершенно разные. Перевод Набокова — это роскошное четырехтомное издание; цена его очень высокая — 18 дол. 50 ц. Это, конечно, не по карману рядовому читателю или студенту. Это — издание скорее для подарка.

Что же представляет собой набоковский перевод «Евгения Онегина»? В предисловии к изданию Набоков пишет: «Мой идеал — дословность. Ему я принес в жертву красивость, благозвучие, ясность, вкус, современное употребление языка и даже грамматику». Набоков строго следует этому правилу. Его перевод действительно дословен и с предельной точностью передает содержание пушкинского романа в стихах. Но его перевод — проза с наличием ритма, но без какой бы то ни было рифмы, не говоря уже об онегинской строфе. В результате читатель узнает точно, что сказала Ольга Ленскому, что написала Татьяна Евгению — но отнюдь не как. Конечно, таким переводом не убедишь английского читателя в художественных достоинствах поэмы. Такой перевод, бесспорно, представляет собою некоторую научную ценность, но это скорее материал для будущего перевода «Евгения Онегина», а не законченный перевод. Набоковский перевод интересен, но он не увлекает и не захватывает читателя. А ведь это и составляет прелесть «Евгения Онегина». Ведь само по себе содержание произведения не так уж важно. Не оно владеет вниманием читателя. А так получается что-то напоминающее пародию Козьмы Пруткова: «Ты меня любила — я тебя любил».

Кстати, Набоков уделяет мало внимания тому факту, что русский язык изменился гораздо меньше за последние 140 лет, чем английский. В результате «дословный» перевод Пушкина по-английски звучит архаически, в то время как современный русский читатель воспринимает язык Пушкина сравнительно легко: он не настолько уж отличается от современного русского языка.

Несмотря на четыре тома набоковского перевода «Евгения Онегина», перевод нельзя назвать ни «научным», ни «академическим». Переводчик почему-то, например, решил не пользоваться русским шрифтом в сносках к тексту подлинника. В результате длинные русские цитаты напечатаны в латинской транслитерации. Кстати, научно не обоснованной — что приводит к крайней неудобочитаемости издания. Непонятно, какими соображениями руководился переводчик: вряд ли найдутся читатели, знающие русский язык, но не знающие русской азбуки!

Серьезным недостатком издания надо считать и то, что Набоков, работая за границей, не имел доступа к пушкинским рукописям, хранящимся в архивах и библиотеках Советского Союза. Крайне неприятное впечатление производит резко полемический тон Набокова по отношению к другим переводчикам Пушкина и небрежно-высокомерное отношение к советским пушкиноведам, чьими достижениями, несмотря на исключительно трудные условия работы, вправе гордиться мировая наука. Об этом, кстати, подробно писал несколько лет тому назад в изданной в Нью-Йорке книге бывший член редакционного комитета академического издания Полного собрания сочинений Пушкина Людвиг Домгер, после войны оставшийся на Западе. Читая комментарии Набокова, создается впечатление, что до него никто серьезно не изучал «Евгения Онегина», что не было таких пушкиноведов, как Модзалевский, Томашевский, Бонди, Щеголев, Гофман и многие другие.

Издание включает фоторепродукцию последнего при жизни Пушкина изданного «Евгения Онегина» в январе 1837 года — несколько небольших статей (включая интересное исследование биографии предка Поэта Абрама Ганнибала, знаменитого «арапа Петра Великого», и хороший общий обзор русской поэтики в целом и поэтической структуры «Евгения Онегина» в частности). Эти статьи, и особенно примечания, в которых сказывается большая эрудиция Набокова в области западноевропейской литературы, и составляют главную ценность издания. Они занимают около 600 страниц, в них много нового и интересного, хотя зачастую и спорного.

Набоков известен также как переводчик других произведений русской литературы. Так, ему принадлежат лучшие английские переводы «Слова о полку Игореве» и «Героя нашего времени». Но, увы, его перевод «Евгения Онегина» нельзя считать удачным, хотя, как мы уже сказали, комментарии и примечания содержат много интересного материала и метких наблюдений.

В предисловии Набоков говорит, что его перевод предназначается не для ученых, не для специалистов, а для студентов, не владеющих русским языком. Если эти студенты, заявляет Набоков, будут пользоваться его переводом в качестве шпаргалки, он будет доволен.

Что ж, и шпаргалка, как известно, для любого студента — дело полезное, хотя и нелегальное. Но много ли пользы от четырехтомной шпаргалки, к тому же стоящей 18 долларов?

Новый журнал. 1964. № 77. С. 297–300.

Кристофер Рикс{162}

Набоковский Пушкин

Комментарий Набокова к замечательному «роману в стихах» Пушкина словно явился из прошлого века. Полный неожиданностей, демонстрирующий редкую самоуверенность и сокрушительную эрудицию — и почти такое же прямодушие, как «Тристрам Шенди», — он тем не менее блестяще написан и читается с неослабевающим интересом. Всякому, кто редактирует что бы то ни было, не помешало бы заглянуть в набоковский указатель — этот человек действительно настоящий кладезь знаний о жизни и литературе пушкинской эпохи. К счастью, поддержка фонда Болингена дала возможность издать труд столь объемный, что он вместил в себя набоковские чудачества и мстительные выпады, не потеснив главного. Варианты текстов достойны восхищения; предисловие замысловато, но доступно пониманию; а в последнем томе воспроизводится русский текст. 100-страничное Приложение о просодии вдыхает жизнь в мертвый предмет и, на мой взгляд, делает важный новый шаг в ее развитии своими толкованиями и примерами из английских поэтов (очень удачно подобранными).

Комментарий содержит массу сведений о поэтическом языке классицизма и романтизма. О дуэльном кодексе, о вкусе трюфелей, о псише Красавчика Бруммеля, о вере предсказателя в то, что человек не может не написать даты своей будущей смерти почерком, несколько отличным от того, каким пишет всякую иную дату, — суждения Набокова о всяческих подобных вещах восхитительны и авторитетны. Куда менее благоприятное впечатление производят его нападки на собратьев по перу и частые остроумные колкости, которых всегда ждешь от Набокова. Сервантес, Джордж Элиот, Манн, Фолкнер — способен ли даже Набоков с его убийственным сарказмом в трех строчках уничтожить эту четверку? Одно из примечаний отсылает нас к «Федору Достоевскому, сильно переоцененному сентиментальному романисту, писавшему в готическом духе».

Тон его лучших примечаний, так же как и худших, — это тон терпеливого патрицианского спокойствия. Дуэль, окончившаяся трагически для Пушкина, была ускорена оскорбительным письмом поэта Геккерену, в котором голландский посланник обвинялся в том, что «по-отечески сводничал своему незаконнорожденному сыну», — при этом проявляется старомодная деликатность Набокова: «Последний эпитет представляется оскорблением абсолютно необоснованным, ибо Геккерен был закоренелым гомосексуалистом, о чем наш поэт прекрасно знал». Однако же это спокойствие легко может превратиться в надменное бездушие, которое так портит рассказ Набокова, как, например, в примечании о дуэли, где Шереметеву прострелили грудь: «В яростной агонии бедняга метался и бился в снегу, словно огромная рыбина». Мыслимо ли даже Набокову быть столь отстраненным. Поразительно, что один и тот же человек способен проявить подобное самодовольное бесчувствие и вместе с тем так проникновенно перевести великолепную сцену, где Онегин убивает на дуэли своего друга Ленского.