— Какое совпадение, — Сэндборн сдавленно рассмеялся. — Со мной произошла та же история.
Его слова заставили полковника Тоттенхема, члена парламента от консервативной партии, остановиться. Он верно оценил настроение Лоуренса, подошел к столу и налил себе бренди.
— Следовательно, вы не добыли информацию, на которую мы рассчитывали. Я вас правильно понял?
— Совершенно правильно, мой друг. Старик совершил очередную ночную вылазку, и я своими глазами видел, как он подобрал девчонку на улице. Я поймал красотку, когда она через полчаса уходила из его резиденции, и допросил. Ничего.
— Что значит «ничего»? — Полковник дернулся, как от укуса змеи. — Проклятие! Мы наблюдаем, мы ждем, когда же старый пень сделает наконец-то неверный шаг, и тут вдруг вы заявляете, что ничего не добились. Вы уверены, что гостья Гладстона ничего не знает?
— Абсолютно, — спокойно ответил Лоуренс. — Я испробовал все виды убеждения, но тщетно. Девчонка твердила одно: старик угостил ее какао с печеньем, прочитал лекцию о нравственном образе жизни, а затем она воспользовалась моментом и улизнула.
— Какао и печенье? Вот дьявольщина! — Тоттенхем сделал большой глоток бренди, силясь обуздать ярость и нетерпение. — Нам известна ахиллесова пята старика, и все равно мы не можем поймать его на месте преступления. — Он бросил на Лоуренса многозначительный взгляд. — Вы, конечно, понимаете, что некоторые лица будут очень недовольны подобным развитием событий.
Граф кивнул. Он знал, что некий аноним, пославший Тоттенхема на это задание, очень хочет увидеть, как могущественный и самодовольный Уильям Гладстон вылетит из кабинета министров раз и навсегда.
Однако одних слухов о пристрастии Гладстона к проституткам для его свержения было недостаточно. Прежде нужно было раздобыть доказательства, а чтобы этим доказательствам поверили, его обвинителем должен стать человек влиятельный и пользующийся доверием как в политических, так и в светских кругах…
— Со стариком надо срочно что-то решать, — раздраженно заявил Тоттенхем. — Он уже одной ногой в могиле и твердо намерен забрать туда с собой и всю аристократию. Я уверен, что поддержка постановления «Об инфекционных заболеваниях» — только цветочки, ягодки впереди. Поверьте мне, Лоуренс, старик замышляет погубить весь класс землевладельцев.
— Не думаю, — задумчиво проговорил Сэндборн. — Скорее он замышляет извести привилегии и грех. Для всех, кроме себя, разумеется. А вот этого, мой друг, я ему не могу позволить. Если он допускает полную отмену законов и в то же время пытается запретить проституцию, то я верю, что ему действительно удастся переделать Англию по своему образу и подобию. Не пройдет и десятилетия, как мы превратимся в нацию лицемеров.
Несмотря на то что Лоуренс был очень терпелив, одной вещи он терпеть не мог — лицемерия. Граф Сэндборн считал, что все люди по сути своей одинаковы. И политический деятель, и ремесленник, и лорд, и сапожник в основе своей походили друг на друга. У них одинаковые потребности и желания: еда, кров, уважение близких и ублажение плоти. А это означает, что мужчины вроде Уильяма Гладстона, которые выносят приговор обывателям, тем временем тайно удовлетворяя собственные грязные желания, являются худшими из лицемеров. И нет им прощения.
Придерживаясь этой прямолинейной философии, Лоуренс заработал себе репутацию здравомыслящего и беспристрастного человека. Но та же самая прямота, перенесенная на личную жизнь, навлекла на Лоуренса немало бед. Его собственная мать, леди весьма строгих правил, считала сына развратником и повесой. Для тех же знатных особ, которые решили разоблачить и низвергнуть Гладстона, положение Лоуренса в свете, его знакомства и открытое презрение ко лжи оказались весьма кстати. Лучшую кандидатуру на роль обвинителя Гладстона трудно было отыскать.
— Не стоит так расстраиваться, дорогой друг. Я лично не считаю сегодняшний вечер потерянным, — продолжал Лоуренс. — Мне удалось убедить девчонку еще раз увидеться с Гладстоном. Потом она расскажет о том, как прошла их встреча. Может статься, в первый раз старик только заигрывал с ней.
— О, это уже кое-что. — Тоттенхем выпрямился и поставил свой бокал на столик. — Я знал, что мы можем рассчитывать на вас, Сэндборн.
Лоуренс кивнул:
— Как только у меня появятся доказательства, я дам вам знать. Полагаю, ждать этого осталось недолго.
Тоттенхем попрощался и вышел так же осторожно, как и вошел. Лоуренс посидел еще некоторое время у камина, раздумывая, отправиться ли ему в клуб или вернуться домой и завалиться спать. От мыслей его отвлек приход лакея, сообщившего, что карета графа вернулась. Услышав это, граф схватил шляпу, перчатки и быстро направился к выходу.
— Куда ты ее отвез, Джек? — спросил он у кучера, прежде чем зайти в экипаж.
— Туда, куда она приказала, милорд. На Итон-сквер, двадцать один.
— Она вошла в заднюю или переднюю дверь?
— В переднюю, милорд, определенно в переднюю.
От мрачного настроения Лоуренса не осталось и следа. Девчонка назвала ему настоящий адрес, так, может быть, и в остальном она не лгала? Дай-то бог!
— Домой, Джек, — приказал Лоуренс и удовлетворенно откинулся на спинку сиденья.
Ночной ливень словно умыл Лондон. Со стен исчезли неизменные сажа и копоть, а воздух стал чист и прозрачен. Люди высыпали на улицы, наслаждаясь свежестью и ярким солнцем. То тут, то там раздавался смех, и казалось, все вокруг было заряжено весельем.
Только настроение графа Сэндборна ничуть не соответствовало атмосфере всеобщего ликования. Лоуренс с унылым выражением на лице сидел в карете и ежеминутно смотрел на часы. Он опаздывал. Намного опаздывал. Это было неприлично само по себе, а если учесть, что он ехал в незнакомый дом, его опоздание превращалось в настоящую катастрофу. Было от чего прийти в уныние. Да еще неизвестно, как встретит его мать Вивьен…
Задор и пыл вчерашнего вечера угасли, и сейчас графу Сэндборну было не по себе. Зачем он только принял предложение Вивьен? Как выглядит девушка, он почти не помнил, и, может, при свете дня она не покажется ему такой уж пленительной. Эх, если бы не старик Гладстон, Лоуренс с удовольствием плюнул бы на все и покатил в клуб.
Карета постепенно замедляла ход и наконец остановилась перед большим домом в итальянском стиле. Граф посмотрел по сторонам и пришел к выводу, что это, пожалуй, самый роскошный особняк на площади. Расправив плечи, он поднялся по ступенькам к двери и позвонил.
В дом Лоуренса впустил какой-то тевтонский рыцарь, судя по манерам, исполняющий здесь обязанности дворецкого. Слуга, а это был конечно же Барни, почтительно принял у джентльмена шляпу, перчатки, трость и, оставив гостя любоваться кафельными плитками пола, неторопливо пошел к дверям гостиной.