Восстанавливали меня долго. Минут двадцать, наверно. А может и меньше. Я ж без наркоза страдал, за временем не следил. Минут пять прилаживали оторванную ногу, которую Волк, предусмотрительно завернув по взлетному аэродрому, прихватил по случаю.
Кузьмич, стуча руками в грудь, мою, кстати, утверждал, что это не моя нога. Но Волк, спасибо ему, не обращая внимания на разбушевавшегося Кузьмича, приладил оторванный орган на место. Далее, прихватил ее временно нитками, чтобы не трепыхалась, и приварил орган только одному ему известным способом.
Потом Кузьмич похлопал меня по щекам, приводя в чувство и прося, что б я заткнулся, и не орал благим матом.
— Не голову же пришивали, потерпеть можно?
Я послал всех подальше, и принялся рассматривать пришитую ногу. На первый взгляд, действительно, не моя. Но Волк успокоил, заявив, что это она от времени немного скукожилась.
Пошевелив пальцами и почесав коленку, я все же, пришел к выводу, что оторванная и возвращенная конечность является моей собственностью, и больше никаких вопросов. Я даже пупырь нашел, который полтора года назад поставил мне инопланетный комар во время моей экспедиции по топям планеты Баскер.
Якудзянский флот проследовал за нами до самой границы своих владений. В драку не вступали, но и на наши запросы сурово молчали. Я их прекрасно понимал. Приняли, понимаешь, гостя со всеми почестями, а он совершил такую подлость. Я бы даже сказал более категорично, подлянку. На прощание, уже на границы зоны, я послал правительству якудзян срочную радиограмму с уведомлением, что приношу свои глубочайшие соболезнования и извинения по поводу совершенного преступления с обещаниями отсидеть положенный местным законодательствам тюремный срок у себя на родине.
Это слегка размягчило якудзян и они ответили, что будут всегда рады видеть меня у себя в столице. Но, если только будет иметь место справка с мест лишения свободы о полном искуплении мною тяжких преступлений.
На том и разошлись.
— Куда? — помахав в центральный обзор удаляющимся якудзянам, я перешел к делам рабочим.
— Туда, — ответил Волк, включая дополнительные усилители.
— Понятно, — после операции немного болела голова и переспрашивать очевидное не хотелось. Туда, так туда. Волк не дурак, разберется с дорогой.
Опираясь на стенку, я дополз до каюты отдыха и свалился в гамак. Кровать давно уже забронировал Кузьмич, устроив на нем черт знает что. На одной половине именно саму кровать, с неизвестно откуда добытыми перинами, подушками и многочисленными одеялами. А на второй — стандартно метровую шахматную доску. Играл Кузьмич преимущественно сам с собой и все больше в шашки. В игру под названием «Чапаев». Вместо шашек на клетчатой поверхности лежали драгоценные камни, полученные обманным путем еще от куколки.
Я поправил под головой фуфайку, оставленную фуфаечниками, накинул поверх себя драный плед и стал наблюдать за Кузьмичем. Он в данный момент резался в шашки. За красные рубины играл он сам. А за белые алмазы, как бы, Хуан. Ходил Кузьмич.
— А мы вот сейчас вот этого офицеришку, — бабочек прищурился и лягнул ногой рубин величиной с хорошее бройлерное яйцо. Оно покатилось по доске и сбило сразу два алмаза. Кузьмич радостно взвизгнув, обозвал Хуана невезунчиком и захватил в плен сраженные камушки.
— А сейчас мы нанесен решающий удар по твоим центральным войскам, — Кузьмич послюнявил пятку и пустил ее в дело. Но промазал, — Ничего себе!? Промазал? Не считается. Перезапуск хода! Не возражаешь, Хуан?
Хуан не возражал. Он только тяжко вздохнул, похлопал ресницами и стыдливо убрал в себя три из восьми глазных отростка.
— Не желаешь присоединиться, командир? — обратился ко мне Кузьмич, заметив, что я подло подглядываю, — Я тебе фору дам? Восемь твоих, десять моих и с меня начинаем? Голова? Ногу же пришивали. Все не может быть связано. Жаль. Жаль, командир, чертовски увлекательная игра.
И, больше не обращая на меня внимания, стал дуться дальше.
Спустя часа четыре я, было, задремал, но как всегда, некстати, с гамака меня скинула тревожная сирена.
По моей с Кораблем договоренности, он обещал никогда не включать эту надсадную сирену. Но, знать, случилось нечто, что заставило его нарушить обязательства.
— Всем, всем, всем! Срочное сообщение! Всем собраться на мостике. Чрезвычайная ситуация! Чрезвычайная ситуация! Всем, всем, всем…, — и по новой.
Мы с Кузьмичем влетели капитанскую рубку одновременно. Хуан чуть припозднился.
— Что? — это мы одновременно с Кузьмичем.
Ответа не требовалось. Ответ был перед нами.
Из Глаза, из того самого Глаза, который красовался без всяких проблем посредине пола, росли цветы.
Волк выключил сирену и уже нормальным голосом сказал:
— Вот. Цветы. Сами.
Кузьмич плюнул и, сославшись на неотложные дела, отправился обратно. Боится, наверно, что Хуан камешки по щелям растаскает.
Я опустился рядом с Глазом. За долгое время полетов я не раз пробовал разобраться с этим непонятным феноменом. Но ни просвечивание рентгеном, ни радионуклидная обкатка, ни, даже, анализ на РВ и сахар, ничего не дали. Полное отсутствие информации. Черное нематериальное пятно на материальном полу. И вот вам, Здрасте.
— Ты бы их руками не трогал, — посоветовал Волк, — Может оно заразное.
— Это на тебе-то?
Палец дотронулся до зеленого лепестка и тут же был убран обратно. Вдруг, и впрямь, заразный.
Ничего не произошло. Листок лениво качнулся и встал на место.
— Мда, — я оглядел букет со всех сторон. Стебли начинались из темноты глаза. Зеленые листы. Красные бутоны. Десятка три шипов. Вот и все особые приметы.
— Это послание, — предположил Волк, — Послание тех, кто поместил в меня эту мерзость.
— Ты никому, ничего не должен?
Корабль немного покряхтел, вспоминая. Но вспомнил, что никому, а главное, ничего, не должен. Чист, как стеклышко.
— Глаз всегда что-нибудь вытворяет, когда с нами что-то случается, — я потрогал бутоны. Никакой реакции, — Глаз предупреждает нас, что вскоре случится беда.
— Ой, беда, беда, беда, — эхом отозвался Корабль.
— И необходимо подготовиться к встрече с этой бедой.
— Ой, бедой, бедой, бедой, — снова он.
— А ты бы не мог не повторять за мной?
Корабль крякнул и сообщил, что у него просто микросъемка повтора искрит. Уже исправил. И теперь его фонетико-синтаксическая характеристика речи восстановлена. Мудрено говорит.
— Правом данным мне правом, как командир этого корабля, как замечательный охотник за бабочками, приказываю объявить полную боевую готовность по всем отсекам. Нет. Сирену не включать без особого приказа. Да. Защитную оболочку держать постоянно на взводе. Пушки, макароны и прочую боевую вверенную кораблю технику, проверить и смазать. Отдельный приказ личному живому составу. С этого дня отменяются смены отдыха. Всем спать в капитанской рубке. Невзирая на заслуги и звания. В сортир отлучаться можно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});