4 года назад — цирроз печени.
…Ну, бил, бил. Двоих тяжело растить-то. Пашка такой бандюган был. В 3 классе уже квартиру ограбил на втором этаже.
— 3-й «В», — улыбается Паша. — Школу тоже прогу ливали, батя на работе. И у друга мама на работе, мы ку рить пошли к ним на балкон. Балкон на лоджии, я чего— то перелез на соседний — форточка, смотрю, открыта. Шубу снял с вешалки, за ней — сейф незапертый, там зо лотые украшения. В дипломат покидал… Друг сапоги детские с антресолей достал, а я шубу. Почему мусора поняли, что ребенок крал — детский размер сапог…
Тот район — Шаповское — сейчас вспоминают как потерянный рай. «Сейчас цивилизованный стал. Раньше — пески, пустыня. Никто туда ехать не хотел. Сейчас там и квартиры дорогие, и парк». Ту квартиру продали 5 лет назад, купили эту — дешевле. Яна в придачу получила комнату в поселке под городом. Комнату сдают, и 5 тысяч немного покрывают общие нужды.
Теперь им в Шаповское вход заказан. Местные менты выловили Яну на притоне и пообещали, что если поселковых тут увидят, «на тюрьму поедете все». «Им своих наркоманов хватает, — объясняет Яна, — Такой вот территориальный признак».
Конфликты в «гнезде» возникают мгновенно.
— Кать, ты взяла мою новую инсулинку?
— А где моя-то?
— Задохнитесь обе, — выдыхает Паша.
— Извиняюсь, — Катя нашаривает пропавший шприц под стулом.
— Пизда ты, — отвечает Лида. — Вичовая, и шприцы путает.
Начинают делить «тропик». «Тропик» остался только у Яны, но она не хочет наливать его остальным больше чем на пять точек.
— Ну хоть раз в жизни налей мне до трех кубов, — ноет Катя. — Ян, ну хоть раз.
— Яна, че ты такая? — вопит Лида. — Вот на что я куплю себе «тропик», ты думала? Вот вчера две пачки седала сто пятьдесят и сахар полтинник. Печенье я вообще украла… И черт с тобой, не надо мне твоего! — но продолжает внимательно следить за крохотной бутылочкой.
Яна прячет бутылочку в носок, засовывает поглубже.
— Вообще прихуевшая, — говорит Паша. — Я тебе повторял несколько раз — веди себя по-человечески.
— Не тебе это мне говорить, — начинает Яна.
Они еще долго переругиваются, пока крокодил не входит в вены.
Страхов остается совсем мало. Больше всего наркоманы боятся боли. «Лишь бы чтоб виснуть, ничего не чувствовать. За этим и вмазываемся. Забываешься, и все проблемы кончаются. Но когда сон ночной уходит, очень больно».
— Мне всегда тяжело из темноты возвращаться, — говорит Лида. — Я так расстраиваюсь.
— Когда воруешь, страшно, что поймают, — вспоминает Катя. Задумывается. — Тяжелой смерти. Ножей еще боюсь. Один раз пырнули ножом. Подружку защищала, в нее метили. Шрам остался вдоль сердца, видишь? Лет 15 мне было. А это уже не нож, это шило. Сестра родная. Я трезвая была, она пьяная. Я ее из дома не пускала, поругались, подрались. Дрались на столе в зале. И откуда это шило появилось, хер возьмешь, раньше не замечала, что она какими-то средствами пользуется. Так, за волосы берет и об стену, а тут шило. Боли ничего, просто белая футболка была, а раз — тут мокрая и красная, в крови.
— И че, испугалась она? — спрашивает Лида.
— Конечно, испугалась, что заяву напишу. На колени встала.
— А еще?
— Чтоб я матери не говорила… Чтоб я придумала что-нибудь… — Катя растеряна.
— На пуповине была запутана, синяя родилась, — говорит Яна. — Потуги, схватки, таз расширяется, ребенка из тебя кидает. 2810, 52 сантиметра — высокая, в папу. Дали ей по жопке. Копия была моя. Вообще она выглядела как мама с похмелья. Вся такая сморщенная, красная, смотрит. Ее под кислород. Она покакала, но не писала, сутки не писала. Потом медсестра заходит в палату: «Радуйся, мама, пописала».
— Недавно звонила мне на мобильный, — говорит Паша. — Говорила: «Папа, не колись, а то умрешь». Вот зачем ребенку такие вещи говорить?
Катя молчит и курит. Лида спит на кухне — полустоя, раскачиваясь на подогнутых ногах, опираясь головой в стол.
P.S.
— Хочется сделать золотую дозу, но возможности нет, — говорит Яна тихо. — Сейчас же героина не до станешь. Да и вдруг не умру. Легкой смерти хочу. Все, конечно, ее хотят, но я очень боли боюсь, понимаешь? А знаешь, случай был. У нас один старик есть на пен сии, так он на всю пенсию героина накупил, занял еще, и все — по венам. И очнулся. И жив, и еще дол жен остался.
Катя сползает по детскому стульчику со шприцем в руке.
— Кать, машинку закрой, — говорит Яна. — Домик (колпачок. — Е. К.) за ухом. Домик закрой.
— Паша, спать пойдем? — спрашивает Яна хрипло.
— И че?
— Ниче, просто так спросила.
Яна и Паша пытаются ввести последнюю инъекцию. Лида и Катя уже спят валетом на диване. Яна и Паша тоже то и дело засыпают с иголками в теле, просыпаются опять. На часах — 06.38, за окном темно, свет фонарей, машины.
Через неделю один из этих людей умрет — ночью, во сне остановится сердце. Другой вопреки всему сдаст анализы и попытается лечь на детокс — спастись. А имена их не важны, потому что вам на самом деле все равно.
«Путин» уже давно играет, а вот «Медведева» задолбались подбирать
Как снимали то, что вы видели
08.05.2008
Спецрежим в Кремле в связи с инаугурацией был введен еще с 11 утра 6 мая. И Кремль стал сам на себя не похож. Вместо стаек туристов с фотоаппаратами по брусчатой мостовой бродят военные, странные люди в черных костюмах, музыканты в смокингах и девушки-хористки. Накануне события последние прогоны проводятся и для парада, и для хора, и для оркестра. Но основная репетиция — для корреспондентов.
Вступление в должность нового президента будут снимать 69 камер. Некоторые стоят на земле, другие прикреплены к плечам и животам операторов, третьи охватывают площадь с вышек. Первый канал будет снимать с вертолетов. А бельгийское телевидение, после долгих согласований, подвесило камеры на протянутые над кремлевскими стенами тросы.
Репетиции идут в Кремле с конца